Год в Касабланке
Шрифт:
— О боже, — сказал я, стараясь скрыть ужас.
— Но вы сами просили пострашнее.
— Я вообще не говорил, что мне кто-то нужен.
— Вы нужны ей так же, как она нужна вам, — продолжал настаивать Камаль.
— Не понял.
— У нее маленькие дети. Двое. Как она может растить их без вашей помощи?
Женщина, которую мой помощник назвал Кенза, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, чтобы не расстраивать ее.
— Вы ей нравитесь, — сказал Камаль.
— Мы найдем другое решение, — процедил я сквозь зубы. — Мне не нужна вторая жена.
— Но вы забываете, что так все пойдет быстрее.
— Какая разница?
Камаль сердито посмотрел на меня, вновь задернул лицо Кензы паранджой и увел ее из кафе домой, к детям. Оставшись снова в одиночестве, я подпер голову руками и долго смотрел сквозь дымную пелену на улицу. Встреча с нежеланной невестой наполнила меня меланхолией. Я просидел так до темноты, думая о том, что все-таки неправильно судить о человеке по нескольким квадратным сантиметрам кожи и лысой голове.
А дома Хамза со своими друзьями, прослышав о плане Камаля женить хозяина на марокканке, окружили меня у стены в саду, страстно желая узнать подробности.
— Она с юга? — спросил Хамза. — Женщины с юга — самые подходящие для семейной жизни. Они не болтают много и делают то, что им сказано.
— Хамза прав, — подтвердил Осман. — Южанки лучше всего, поскольку никогда не ноют.
— Я не собираюсь брать себе вторую жену, — сказал я.
— Почему нет?
— Потому что я уже счастлив.
— Но так будет еще лучше! — воскликнул Медведь. — Мы обязательно взяли бы себе вторую, третью и четвертую жену, если бы только могли содержать их.
— Это правда?
— Конечно, — в один голос подтвердили все трое.
— Но это слишком дорого, — добавил Осман.
— Нужно каждой выделить по дому, — пояснил Медведь, — а в придачу еще кровать, одеяла, кастрюли и сковородки.
— И это только начало, — сказал Хамза. — Когда у тебя больше одной жены, они начинают ревновать друг к другу. Мало того, если ты даешь что-то одной, ты обязательно должен дать то же самое и другим.
— Какой ужас!
— Никакой и не ужас. Наоборот, это здорово, — возразил Хамза, краснея. — Если у тебя три жены, то на ночь тебя целуют шесть губ.
Дверь в квартиру Камаля всегда была заперта. За ней помещалось царство разврата. В большой гостиной было пусто, если не считать сваленной в кучу унаследованной от прежних хозяев мебели и горы пустых бутылок из-под водки. Между ними стояла неопрятная кушетка со сломанными пружинами. Во все что ни попадя пьяной рукой были натыканы окурки: в рюмочку для яиц, в столовую ложку, в старый кед. Камаль никогда не впускал посетителей, даже своих родственников. Он разговаривал со всеми через щель в почтовом ящике. Единственными, кому позволялось войти, были женщины, представительницы определенной профессии, которых он находил в переулках за Центральным рынком. Мне единственный раз удалось попасть в квартиру Камаля, когда я привез ему комплект зеленых пластиковых стульев — своего рода подарок в честь примирения. Он часто вслух размышлял о том, как хорошо будут смотреться пластиковые садовые стулья в его холостяцком жилище.
Помню, Камаль пошел в спальню поискать спички. Я проскользнул за ним, к его большому неудовольствию. Трудно точно описать всю мерзость этой комнаты. Даже при задвинутых шторах чувствовалось, что дальняя стенка покрылась грибком. На кровати не было простыней, и от нее несло экскрементами.
— Как-то это немного не к месту, — заметил я, показав пальцем на книжную полку.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, это единственные ценные предметы в этом бедламе.
Камаль гордо задрал нос: мол, вот так, знай наших.
— Ты их читаешь?
— Вот еще не хватало.
— А зачем они тебе тогда?
— С помощью этих книг я произвожу впечатление на chicas.
С приходом нового года в конце туннеля забрезжил слабый свет. Погода стала значительно холоднее, но зато исчезли все мухи, пропали и полчища тараканов. Дни стояли ясные, ослепительно светило солнце. Лишь время от времени с атлантического побережья прорывались грозы. Вид мастеров, укладывающих плитку, как ничто другое поднимал мое настроение. Я пребывал на верху блаженства: наконец-то жизнь налаживалась.
Теперь, когда сторожа построили новые лачуги в бидонвиле,ни чувствовали себя гораздо счастливее. Все трое часто сетовали на то, что совершили по молодости общую ошибку: взяли в жены уроженок пустыни. Сторожа снова и снова повторяли, что их супруги — это сварливые существа, которые не заслуживают ничего хорошего.
Похоже, многочисленные страдания и недоразумения закончились: мы потихоньку входили в нормальный жизненный ритм. Каждое утро Ариана отправлялась в детский сад и возвращалась оттуда в полдень. Рашана с утра помогала мне по дому, и если находила время, то занималась французским. Камаль появлялся и исчезал, вечно или пьяный, или с похмелья, или в промежуточном состоянии. Гангстер и его моложавая жена нас больше не беспокоили. Сторожа тоже вели себя тихо. Они наблюдали за работой мастеров, с одержимостью убирали опавшие листья и почти не вспоминали о джиннах.
Но однажды ранним утром, когда первые лучи солнца только окрасили облака, Хамза постучался в дверь нашей спальни.
— Мсье Тахир, мсье Тахир.
— В чем дело? — прошептал я в замочную скважину.
— Вам лучше пойти со мной, — сказал он.
Накинув плащ прямо на пижаму, я вышел из комнаты.
— В большой двор, — указал Хамза.
Мы миновали длинный коридор и вышли во двор через веранду. Хамза открыл дверь в помещение, которое он всегда держал закрытым. Я вошел туда вслед за ним. В носу защекотало от какого-то цитрусового запаха. Я принюхался, потом еще раз.
— Смотрите сюда, — сказал Хамза, показывая рукой на стену над лестницей, ведущей в никуда.
Недалеко от свода я заметил пятно какой-то странной слизи бледно-вишневого цвета. Пятно было размером с наволочку. С него капало.
— Пятно не из этого мира, — пояснил сторож.
— Этому должно быть научное объяснение. Я думаю, что источник его образования находится снаружи. Позже я возьму лестницу и посмотрю внимательно.
Я ожидал, что Хамза начнет говорить, что эта слизь — работа Квандиши, что это знак грядущей гибели. Но он ничего такого не сказал.