Год ворона, книга первая
Шрифт:
Вице-президент прищурился. Выражение на загорелом лице теперь точь-в-точь напоминало суровый прищур «Ковбоя Мальборо».
— Ты считаешь, с учетом новых обстоятельств это имеет смысл? Катастрофу такого уровня будут расследовать очень тщательно. Если всплывет массовая гибель летчиков, летавших когда-то вместе… Это может поставить крест на последующих наших действиях и помешать основному плану. До выборов осталось не так уж и много времени.
— Не думаю. Экипаж в том составе работал меньше четырех лет и это было более двадцати лет назад. Даже если особо въедливый аналитик или, что вероятнее,
Вице-президент впервые за всю игру поглядел на партнера изучающим внимательным взглядом, в котором не было и тени насмешки. Так, вероятно, охотник-аристократ смотрит на беспородного пса, которому неожиданно для всех удалось взять след, опередив чистокровных ищеек. И спросил:
— А потом?
— А потом, пока еще на слуху будет гибель русского самолета, неподалеку от Киева произойдет ядерный взрыв…
— Это было бы весьма… эффектно. Однако ты уверен, что бомба способна еще взорваться? Насколько мне известно, без периодического техобслуживания любая боеголовка очень быстро становится просто перегретым куском плутония.
— По предварительным данным, тогда испытывался заряд сверхдлительного хранения. Шансы на то, что бомба боеспособна, очень велики. Впрочем, в ближайшее время мы об этом узнаем совершенно точно. Сразу же после… локализации экипажа, в Киев прибудет полевой агент управления специальных операций. Он произведет предварительную оценку, после чего информация о спрятанной бомбе «случайно» попадет к исламистам.
— Что же дальше? После акта ядерного терроризма? — слова совпали с приготовлениями к замаху, будто вице-президент ударом и полетом мяча хотел приглушить остроту вопроса и откровенность формулировки.
— Дальше ЦРУ «обнаружит» секретную базу исламистов и доложит об этом мне. Я, в свою очередь, проинформирую президента, присовокупив к докладу собственные соображения о том, что бомба у них может быть не одна, а потому следующий взрыв вполне может произойти на территории США, Мексики или Канады. Президент санкционирует «точечную» антитеррористическую операцию в одной из дружественных нам арабских стран Ближнего Востока… или Турции, где находится база террористов. Возможно даже с применением «ответного ядерного удара».
— Да, полагаю, это неизбежно, — согласился вице-президент, и его клюшка с глухим стуком отправила мяч в очередной полет. — Здесь не нужно быть провидцем, чтобы просчитать ход событий. Наш защитник конституции наложит в штаны так, что начнет раздавать приказы в стиле «уничтожьте их всех»… Однако следует быть готовым к тому, что выдержка ему не изменит.
— Маловероятно, — поморщился советник, прекрасно знающий своего шефа.
— Но возможно, — непреклонным тоном заметил вице-президент.
— На этот случай… у меня в распоряжении имеется несколько номерных бланков с его подписью, куда достаточно впечатать любой приказ. Командующий группировкой в Персидском заливе — преданный нам человек, и у него в арсенале есть тактический ядерный боеприпас.
— Слишком грубо, Виктор! — вновь поморщился вице-президент, определенно имея в виду не «преданного нам человека».
— В
— Резонно, — кивнул вице-президент, куда более благосклонно.
В Белом Доме была совершенно нормальной практика, когда глава государства отдает распоряжения в форме общих пожеланий или намеков. В случае, если результат оказывался негативным, вина возлагалась на исполнителя, поэтому такие интриги требовали смелости и выдержки. Но в многоходовой комбинации, которую предлагал хитрый итальянский проныра, президенту никак не удастся свалить вину на других. Использовать в операциях такого политического значения Моргана, этого выскочку-макаронника вице-президенту до крайности не хотелось, но так уж сложилось, что именно советник обладал одновременно и влиянием на директора ЦРУ, и прямым выходом на прикормленных террористов, и соответствующими неформальными знакомствами с военными в Персидском заливе. Вице-президент и его коллеги могли бы выстроить иную цепочку исполнителей, но это требовало времени. А времени, если разыгрывать неожиданную карту всерьез, как раз и не было.
— Месяц — это очень мало, — задумчиво протянул вице-президент, имея в виду указанный советником срок примерного сохранения тайны. — Начало августа, конгрессмены только разъехались на каникулы, и пока они не сползутся обратно в Вашингтон, мы не сможем провести ни один законопроект…
— Если информация будет должным образом озвучена на совещании в Овальном кабинете, то Плаксивый ковбой скорее всего сам додумается до того, чтобы отозвать конгрессменов с каникул и пробить немедленное усиление нашего средневосточного военного контингента. А если не догадается, то в круг моих обязанностей и входит давать советы Президенту по вопросам национальной безопасности…
— После такого провала президент закончит в лучшем случае отставкой, а тот, кто займет его место, разрубит завязанный узел военной силой… или оливковой ветвью, по обстоятельствам, — задумчиво протянул вице-президент, а советник дипломатично промолчал относительно того, что в случае импичмента или добровольной отставки место Плаксивого ковбоя займет именно его собеседник.
— На что ты претендуешь после отставки своего шефа? — четко и прямо спросил Джон, без обходных маневров и намеков. Виктор с большим трудом сохранил выражение вежливой заинтересованности, не выдав обуревавших его эмоций. Такой вопрос, конечно, еще ничего не гарантировал, но свидетельствовал о том, что идеи советника будут самым внимательным образом рассмотрены на встречах, которые последуют за этой гольф-партией…
— На твое место… Джон. Либо на выбор — один из министерских портфелей, — с кажущимся безразличием высказался он и добавил после короткой пауз: — на мой выбор, сэр…
Вице-президент задумался. Точнее, прошел немного по зеленому полю неспешным шагом, небрежно помахивая клюшкой.
— Хорошо, думаю, мы можем целиком положиться на тебя, — наконец вымолвил вице-президент, и советник отметил это многообещающее «мы». А человек в кремово-пастельной рубашке снова надолго замолчал с таким видом, словно все сказанное его совершенно не касалось. Когда же вновь заговорил, то его речь напоминала скорее размышления вслух.