Годы и дни Мадраса
Шрифт:
Кто-то из родственников подал жениху тали — ожерелье, которое носит замужняя женщина на юге. Жених надел тали на шею невесты, и та, не поднимая глаз, подставила ему лоб. Жених украсил его красной точкой кум-кума. Где-то в конце зала раздались удары табла, запела флейта, все вскочили с мест и стали бросать рис в павильон, где сидели новобрачные. Жених и невеста обменялись цветочными гирляндами. Откуда-то сбоку от сидящих поднялся дым и полыхнуло пламя. Это зажгли традиционный свадебный костер из мангровых ветвей. Невеста бросила несколько горстей риса в горящие ветки. В это время жених поднялся и, взяв невесту за руку, пошел с ней вокруг огня. Она шла за ним, не смея поднять глаз, очень юная, почти девочка. Было видно, как вздрагивают тонкие пальцы ее свободной руки, а капельки пота проступают над верхней губой. Священный огонь мангровых ветвей связал этих двоих навсегда. Окруженные родственниками, они вышли из зала и направились к автомобилю, украшенному цветочными гирляндами. Он нагнулся к ней и, улыбаясь, что-то сказал, а она вскинула испуганные глаза и беспомощно оглянулась вокруг. Ее родители стояли
В сезон свадеб светятся цветными огнями богатые виллы и особняки, поют флейты на улицах, сотни и тысячи рупий, бережно скапливаемых всю жизнь в кварталах бедняков, уходят так, как будто их и не было…
Королева абинайям
Баласарасвати — королева абинайям
На сцену вышла немолодая, полнеющая женщина с усталыми глазами. Небрежно откинула конец голубого сари и внимательно посмотрела на публику. Что-то там ей, видимо, не понравилось, и она отошла со скучающим видом от края сцены. Музыканты, сидевшие около ку-лис, о чем-то переговаривались, и женщина в голубом сари присоединилась к ним. Она произнесла несколько фраз и снова вразвалочку прошлась по подмосткам, с задумчивым видом рассматривая набитый до отказа зал, потушенную люстру и свисающие сверху складки тяжелого занавеса. Казалось, она случайно попала на эту сцену и дружные аплодисменты, встретившие ее появление, вовсе не относились к ней. Наверно, она и не собиралась танцевать, иначе вряд ли бы пренебрегла традиционным эффектным выходом индийской танцовщицы. Глядя на нее в тот момент, можно было бы подумать: «Почему эта немолодая женщина в красиром голубом сари, явно приготовленном для бхаратнатьям, оказалась на сцене прославленной музыкальной академии Мадраса?» Как бы нехотя и лениво она подняла полную обнаженную руку и подала знак музыкантам. Рассыпалась дробь табла, и женщина сделала несколько медленных движений. И совершилось чудо превращения. Исчезла усталая, стареющая женщина, и появилась грациозная, полная огня и жизни великая Баласарасвати. Каждый ее жест был скульптурен и выразителен. На сцене оживало удивительное древнее искусство девадаси — храмовых танцовщиц. Никто уже не помнил о том, что женщина была немолода, что под ее глазами лежали морщины, а стан располнел. Она двигалась на сцене стремительно и легко. Ее лицо становилось то лукавым и озорным, то удивленно-глуповатым, то задумчивым, то кокетливым, то испуганным. Влюбленность сменялась решительностью, растроганность — гневом. На этом удивительном лице жили иногда отдельной жизнью чудесные глаза, в которых порой сосредоточивался весь смысл исполняемого танца. Перед зрителями выступала не только искусная танцовщица, но и большая драматическая актриса.
Баласарасвати танцевала бхаратнатьям в манере абинайям. Традиционный канонизированный бхаратнатьям сошел в современность со стен храмов, на которых веками плясали каменные танцоры. Абинайям сохранили и донесли до наших дней живые люди, представители древней касты девадаси. Движения бхаратнатьям точны, техничны. Бхаратнатьям посвящен богам, и танцоры говорят с ними языком раз и навсегда установленных жестов. Абинайям Баласарасвати полон жизни, он посвящен человеку и обращен к обычным человеческим чувствам. Скульптурные позы ее танца были только фоном, а не основным содержанием. И на этом фоне жили лицо, тело и душа девадаси, которая стремилась донести до зрителей всю тонкость чувств и переживаний богов-людей, а не богов-идолов. Ее Кришна был человеком, чуть лукавым, добрым и влюбчивым, Сита показывала глубину женского страдания, а Шива при всей его мудрости обладал не очень хорошим характером, был не сдержан и сварлив. Баласарасвати, размышляя, осторожно лепила танцевальный образ, и он, созданный ее вдохновением и талантом, оживал, наполнялся искристым юмором, драматизмом поступков и конкретной правдой жизни. Повторяя свои танцы из года в год, она не создала двух одинаковых образов. Каждый раз пастушеский бог Кришна звучал у нее по-иному, а Сита наделялась то трагизмом, то лиризмом. Безупречные артистические интуиция и вкус ни на мгновение не изменяют ей. Если, танцуя, она неожиданно начинает петь, ее пение бывает столь же выразительным, как и танец. Она живет на сцене и сценой. И она работает на ней. Результаты этой работы потрясающие и необыкновенные. С небольшим перерывом она танцует три-четыре часа подряд. Ни один исполнитель не выдержал бы такой нагрузки, она под силу только творцу. Когда кончается концерт Баласарасвати и гремят аплодисменты, на сцене вновь появляется, скупо и мудро улыбаясь, очень усталая, немолодая женщина с пятнами пота на кофточке. Великая Баласарасвати — одна из тех, в ком живет подлинная Индия и ее древняя культура, не сломленная веками гнета и унижений.
…Двор танджавурских правителей в XVII веке славился своими музыкантами, певцами и танцорами. В замке-дворце почти каждый вечер устраивались концерты. Перед восседавшим на троне правителем выступали музыканты и танцоры. Все они были из касты девадаси. Люди этой касты посвящали своих женщин
Самой знаменитой танцовщицей в Танджавуре в те далекие времена была Папаммал. Она положила начало плеяде талантливых музыкантов и танцоров. Ее дочь, Рукмини, была известным музыкантом и композитором. Ее внучка, Камакши, оказалась не менее знаменитой, чем бабка. Она была танцовщицей в танджавурском дворце, и ее последний танец был представлен на суд двора, когда актрисе уже исполнилось 75 лет. У Камакши было двое детей. Сын, Аппаккану, стал композитором, а дочь, Сундраммал, играла па вине. Свое умение и талант Сундраммал передала дочери Дханам, которая оказалась не только выдающимся исполнителем произведений карнатикской музыки, но и великолепной танцовщицей. Дханам умерла в 1938 году, оставив после себя дочь Джаямму и внучку Баласарасвати. Джаямма была незаурядным музыкантом и актрисой, и поэтому Балу все время окружали танцы и музыка. Баласарасвати оказалась наследницей бережно передаваемых из поколения в поколение семейных традиций. Она родилась в мае 1918 года, и первые звуки, которые коснулись уха девочки, были утренней рагой.
Когда ей исполнилось четыре года, пришел ее наттуванар. Его звали Кандаппан Пиллаи. Учитель был строг, педантичен и искусен. Он поднимал девочку на рассвете, показывал движения, объяснял их смысл и, отбивая такт тонкими сухими пальцами, заставлял ее повторять их. Он работал с ней, как со взрослой, не обращая внимания на неокрепшие ноги и детскую угловатость движений.
Потом семилетнюю Балу повезли в Канчипурам. Там в большом красивом храме Аманакши Амман ей впервые предстояло выступать перед зрителями. В храме собралось много народу, всем хотелось посмотреть маленькую танцовщицу. Джаямма нервничала и посматривала на дочь, которую одевали в танцевальный костюм. Учитель стоял около музыкантов и давал им последние наставления. Бала по-взрослому придирчиво осмотрела свой костюм, уверилась, что у браслетов чистый звон, и решительно подала знак музыкантам. Дробь табла рассыпалась под сводами храма, и в такт ей под колоннами с каменными богами зазвенели браслеты танцовщицы. Девочка была совершенно спокойна и только иногда бросала взгляды на учителя, ища его одобрения или порицания. Она исполняла танец посвящения девадаси. Бала захватила зрителей сразу. В ней была уверенность искусного артиста, грация и привлекательность будущей девадаси. Ее детское лицо передавало традиционную гамму чувств с опытностью и выразительностью зрелой танцовщицы.
На следующий день весь город говорил о танце Баласарасвати в храме Аманакши Амман. «Поразительно, потрясающе!» — отзывались о девочке знатоки бхаратнатьям.
Баласарасвати поняла, что ее танец понравился. С детской непосредственностью она сказала учителю:
— Теперь я танцовщица.
— Ослица ты, а не танцовщица, — ответил наттуванар и презрительно усмехнулся. — Я никогда не учил хвастунов. Поэтому не хочу тебя учить, — и он направился к двери.
Бала побежала за ним, хватала его за рубашку и просила прощения. Учитель вернулся. Больше Бала не говорила ничего о себе.
Теперь уроки продолжались вдвое дольше обычного. У нее не было времени играть со сверстниками. Мать сама учила ее читать и писать. Вечерами она рассказывала ей о великих танцовщицах танджавурского храма и пела древние песни девадаси. Все чаще задумывалась Джаямма, глядя на дочь. Она не хотела отдавать ее богам. «Божественный экстаз храмовых танцев — нужно ли это девочке? — думала она. — Бала, несомненно талантлива, очень талантлива. Имею ли я право запереть ее в храм и превратить в утеху богатых брахманов? Не лучше ли сделать ее искусство достоянием многих? Пусть все видят, что древний бхаратнатьям не умер. Хорошо было бы, если бы Бала стала профессиональной актрисой, а не просто девадаси». Джаямма размышляла об этом долгие ночи напролет и наконец решилась.
— Кандаппан, — сказала она учителю, — я не хочу, чтобы Бала стала девадаси. Ее предназначение иное.
— Амма, я тоже думал об этом, — опустил голову учитель. — Но подумай, на что ты ее обрекаешь. В храме она всегда будет на своем месте. Нашу профессию презирают кшатрии и брахманы. Но в храме они не могут этого делать. Никому не дано нарушать законы богов, даже брахманам. Ты выпустишь ее в мир, и она изопьет до дна чашу презрения и пренебрежения. Там ни боги, ни наши законы ее не защитят. Подумай об этом.
— Я уже решила, — ответила Джаямма. — Пусть эта горькая чаша прольется и на мою голову. Но люди достойны лучшего. Бала станет их радостью. Они смягчат ей горечь презрения. Пусть она танцует для людей.
Кандаппан вздохнул.
— Хорошо, амма. Положись на меня. Я сделаю Балу профессионалом.
— Как? — воскликнул через несколько дней жрец танджавурского храма, — Эту девочку хотят сделать артисткой, а не девадаси? Джаямма сошла с ума.
— Да, да, — повторяли за жрецом старейшины касты девадаси, — женщина сошла с ума. Она посягает на наши древние традиции. Кто же их будет хранить, как не сами девадаси?