Годы нашей жизни
Шрифт:
«И все это произошло на глазах двух-трех крестьянских поколений», — отвечал ученый своим мыслям.
Буря не утихала. Хата будто гнулась под ударами ветра. Новые порывы ветра грозили сорвать камышовую крышу.
— Ишь разошелся, окаянный, — сердито произнес хозяин.
— Наделает он бед, — согласился Костычев.
Каждый год пески продвигались на несколько верст и засыпали тысячи десятин.
Павел Андреевич спросил у хозяина, что говорят мужики о выселении с песков. Хозяин насторожился. Недоверчивым взглядом посмотрел на незнакомца и, словно убедившись, что
— Пусть лучше в могилу переселяют.
Горечь этих слов взволновала Костычева. Ученый-почвовед был сыном землепашца, родом из крепостных. Проект выселения крестьян возмущал его.
— Нашли способ остановить пески, — Костычев в сердцах махнул рукой, словно отгоняя от себя лица продажных земских краснобаев, на которых они здесь, в Днепровском уезде, достаточно насмотрелся.
Ощущение собственного бессилия уже давно так не мучило сознание ученого, как в эти часы, когда он лежал в хате, вокруг которой метались пески.
Хозяин тяжело стонал во сне. Костычев не спал. Он лежал с открытыми глазами и думал: «Где же выход?» Он давно пришел к мысли, что облесение и орошение может остановить наступление алешковских песков.
Утром Павел Андреевич стал выбираться из деревушки. Выйдя на дорогу, он не узнал ее. Она казалась покрытой толстым серым саваном. После черной бури и села, и поля, и дороги оставляли тяжелое впечатление… Но когда на второй день ученый подъезжал к деревне Копани, лежавшей по соседству с алешковскими песками, и еще издалека увидел молодые сады, он обрадовался, как юноша.
В Копанях сохранилось немало преданий о том, как здесь появились сады и почему деревня называется Копани. В каждой копанской хате эти рассказы связывались с историей своего крестьянского рода.
Среди многих тысяч крестьян, переселенных в Нижнеднепровье, был и крепостной Микола Крайнов. После реформы 1861 года он получил жалкий надел и год за годом пробовал собрать урожай на «песочках». Лето, когда удавалось получить «сам-три», считалось хорошим, но чаще всего пропадал и «сам-один».
Каждую весну и каждую осень возникал проклятый вопрос — как, чем обсеяться? А второй вопрос возникал каждый день: где взять воду? До ближнего колодца десять верст, а от надела — двадцать. Отправляясь на поле, брали с собой воду, но и в селе ее было в обрез.
Все годы Крайнов мечтал найти колодец. За селом в поле перерыл он, перелопатил немало песка, но воды не нашел.
В это время прошла молва, что за Алешками есть село, где вода держится близко от поверхности земли. Стоит выкопать копань — не очень глубокую яму — готов колодец. Оставив семью на старшего сына Максима, Крайнов-отец отправился в поиск. По дороге он встретил еще несколько человек, искавших село, где есть вода в копанях. Люди так и называли его — Копани. «Шукаемо Копанi!»
Копани разочаровали путников. И здесь, оказалось, хлеб был редкостью, счет шел на каждое зернышко, но воду считали не по каплям и не так дорожили каждой кружкой.
Погрузив на арбу домашний скарб, Крайновы подались в Копани. На новом месте поставили хатенку.
Молодой садовод убеждал односельчан, что на копанских супесках, где близко вода, сады и виноградники поведут себя хорошо. Ему не сразу поверили. Но рядом с его избой и с хатой Крайнова вскоре распустилось несколько молодых вишен, яблонь и абрикосов.
В Днепровском земстве, куда дошел слух о мужицких садоводах из Копаней, только посмеялись над этой затеей. А копанские мужики на волах, лошадях, а то и пешком ходили за много верст доставать саженцы, виноградные лозы и хоть с большими муками, но насаждали плодовые деревья, виноградники. И соседи в Каховке, в Чалбасах и других селах пытались следовать их примеру.
9
В кабинете министра государственных имуществ все было массивно, огромно, как бы подавляло человека — тяжеловесная мебель черного цвета, завешенные окна, толстый ковер, скрадывавший шаги, высокие, чуть не до самого потолка часы и сам хозяин кабинета — большой, грузный, бычьего вида мужчина.
Перед министром стоял генерал — маленький, сухонький, в сером мундире, похожий на старого чижа. Генерал Жилинский был назначен начальником экспедиции по орошению юга России. Он докладывал министру свои соображения.
— Ваше высокопревосходительство, как вам известно, экспедиции ассигновано шесть тысяч рублей на год. Осмелюсь доложить, что указанная сумма ставит меня…
Министр поднял на генерала налитые кровью глаза медленно, внушительно произнес:
— Ваше превосходительство, не будем говорить об орошении. В эти трудные для империи времена нас интересует успокоение, и я надеюсь, милостивый государь, вы готовы этому послужить…
В южных степях пылал пожар. Засуха, суховей за суховеем. Стихия песчаных бурь наступала на села, засыпая посевы, сады, огороды. К каждым ста десятинам песков ежегодно прибавлялось пять новых. Земля лежала измученная жаждой, из степи убегали в море все воды — дождевые и снеговые. Один голодный год следовал за другим.
Генерал ехал со своими сотрудниками через опаленные ветрами, сожженные солнцем южные степи. Впереди экспедиции летела молва о воде, которая появится в степи. Степным людям, измученным нищетой, горем, бесхлебьем, хотелось верить, что это правда. И не верилось…
В давние времена там, где течет Днепр и его притоки, шумело море. Теперь от Днепра уходили ровные, как стол, необъятные степи, и только изредка их прорезало русло степной речушки.
Лес родит реки. Но лесов уже здесь не было. Сухая, Безводовка, Нетяга, Броды — так назывались теперь степные реки. Сотни притоков Днепра обмелели, превратились в сухие балки, и только в весеннее половодье там бывала вода.