Годы огневые
Шрифт:
Насколько я понял, почтенный жрец намекал па то, о чем нам уже рассказывали многие индусы. Проникая в различные религиозные организации Индии, некоторые «миссионеры», а попросту говоря, американские агенты, пытаются отсюда наносить коварные удары по тем прогрессивным намерениям, которые осуществляет сейчас правительство Индии.
Так, например, в Бомбее вы уже не увидите священных коров. Вид этих костлявых, голодных животных, печально слоняющихся по узким улицам других городов и с несвойственным этим животным проворством бросающихся к каждой оброненной на мостовую травинке, вызывал у нас только чувство сострадания. Правительство
Если правительству Индии удастся организовать животноводство, улучшить продуктивность скота и использовать полученную продукцию для производства различных изделий, американским монополистам угрожает потеря азиатских рынков. Потому–то и начали американские поборники различных сект широкую пропаганду в защиту прав священных коров на извечную беспризорность.
Самые пылкие статьи против организации животноводческих хозяйств в Индии были написаны знатоками религиозных устоев по заказу встревоженных владельцев чикагских боен.
Так же были встречены и правительственные мероприятия по борьбе с саранчой. По свидетельству профессора М. С. Дунина, одна большая стая саранчи в Индии весит около 44 миллионов тонн, то есть превосходит живой вес 700 миллионов человек, а каждая особь саранчи пожирает в течение своего существования растительную пищу, превосходящую ее собственный вес в восемь–десять раз…
Понятно, что налеты саранчи — величайшее национальное бедствие. И вот англо–американские агенты пытались взять под защиту крылатых вредителей, используя те религиозные секты, чьи принципы запрещают наносить любому живому существу вред.
На прощание жрец подарил нам книгу на санскритском языке. Он сказал с гордостью:
— В библиотеке Бенареса хранятся шестьдесят тысяч санскритских манускриптов, написанных 700–800 лет назад. Я составил каталог манускриптов. Если оп привлечет внимание какого–нибудь русского ученого, я буду счастлив…
Аттул Абас, представитель местного профсоюза текстильщиков, вызвался проводить нас на экскурсию по священным храмам.
Коренастный, широкоплечий, с умными веселыми глазами, он давал пояснения столь острые, что мы вынуждены были даже упрекнуть его за некоторые критические излишества. Но Аттул Абас не смутился.
— Я сам был много лет саниаси нирвани — нагим кающимся, не боящимся скорби и не ищущим радости. Голодом и истязаниями я уничтожал свои несовершенства против божественной природы. Но как–то на английской фабрике чамары — члены презираемой касты кожевников и скорняков — объявили забастовку. Мы, саниаси нирвани, по просьбе владельца этой фабрики, должны были предать чамаров проклятью, если они не прекратят забастовку. Наглотавшись шариков опия, не принимая воды и пищи, я много дней проклинал чамаров во дворе фабрики. Но потом пришла полиция, и я вместе с забастовщиками попал в тюрьму. В тюрьме я узнал, что такое рабочая солидарность, и мне не захотелось больше быть саниаси нирвани. Я потерял святость, стал рабочим, а потом профсоюзным деятелем и прочел такие книги, которые дали моему уму больше, чем священные Веды. Теперь моя вера —
Мы спустились к Гангу и уселись на берегу.
Несколько сот рабочих, проворных, сильных, стоя на бамбуковых подмостках, забивали в дно бетонные сваи. Каменные бабы взлетали ввысь на растянутых веревках и гулко падали на сваи. Каменщики высекали из желтого песчаника квадратные плиты и с дивной точностью вырезали на них выпуклый орнамент. Голые водолазы, защемиз ноздри расщепленной деревяшкой, ныряли в реку и устанавливали под водой огромные плетеные корзины, наполненные булыжниками, чтобы защитить берега Ганга от размыва.
Аттул Абас сказал:
— Нет ничего красивее труда! Видите, как хорошо умеют работать индийцы. Лишить человека труда — это значит наполовину убить его. Англичане совершили это убийство нашего народа. Они не давали развиваться нашей промышленности, разоряли кустарей, чтобы сбывать нам свои изделия, сработанные из нашего же сырья. Наш рис увозили за океан и потом в неурожайные годы сбывали его нам же, стократно повышая цену. В то время, когда наш народ голодал, они вывозили из Индии миллионы топи зерна и откармливали свой скот. Здесь они строили только казармы для солдат, прокладывали военные дороги и ставили в наших городах памятники тем, кто проливал кровь индийского народа. У нас нет храма, из которого они не украли бы драгоценностей. Этот жрец, с которым вы беседовали, — праведный человек. Он отметил в своем каталоге манускрипты, похищенные англичанами, и был вынужден нести покаяние, потому что на него нажаловался какой–то миссионер. Теперь он не любит миссионеров и стал внимательно относиться к людям, которые любят свой народ. Недавно он поставил свою подпись под Обращением сторонников мира.
Высокий, тощий человек с телом, расписанным красными и белыми полосами, подошел к нам, сел на корточки, высунул язык, обвязал его замусоленной веревкой, продел веревку сквозь отверстие в каменном тяжелом диске и, выпрямившись, поднял камень на грудь. Потом он стал крутить диск, выписывая в воздухе свистящие круги. Когда человек кончил это упражнение, Аттул Абас спроспл его почтительно:
— Скажи нам, благочестивый, что понудило тебя стать йогом?
Йог долго перебирал в руках веревку, потом пожал сухими плечами и произнес недовольно:
— Я же знаю тебя, а ты знаешь меня, зачем задавать праздные вопросы, да еще в присутствии нечестивых иностранцев?
— Это люди из советской земли.
Йог бросил на нас пытливый взгляд, сложил приветственно руки и быстро спросил:
— Я должен сказать правду?
— Ты свободный человек и служишь Шиве. Он одни только может указать истинное решение, — глубокомысленно произнес Аттул Абас.
Йог приблизил к нам свое лицо с огромными впалыми чернопечальными глазами, быстро оглянулся и сказал:
— Я был каменщиком, но руки мои не смогли прокормить меня. Добрый человек научил меня языком поднимать камни, и люди бросают в мою деревянную чашку еду. Поэтому я не мертв, а жив. Но руки мои тоскуют, а сердце плачет.
— Вот, слышите! — воскликнул Аттул Абас. — Дайге ему работу — и он снова станет человеком. Таких здесь тысячи.
И, поклонившись йогу, Аттул Абас изрек торжественно:
— Святой человек, ты сегодня сказал большую истину, и пусть она светит тебе на твоем пути, и пусть руки твои будут класть камни, и сердце узнает радость.