Годы огневые
Шрифт:
1917 г.
СЛОВО, ДАННОЕ РОДИНЕ
Четвертого января на трибуну предвыборного совещания представителей трудящихся одного из избирательных округов города Москвы поднялась молодая женщина, тонкая, хрупкая, гладко причесанная. В углах серых блестящих глаз ее лежали утомленные светлые морщинки, какие во время войны приходилось видеть у летчиков или снайперов. Сосредоточенным, ушедшим вглубь взглядом она обвела собравшихся и сказала медленно, не в силах побороть звенящего волнения в голосе:
—
Я работница Измайловской прядильно–ткацкой фабрики. Воспитанницей детского дома пришла в 1933 году на фабрику и стала работать на автоматических ткацких станках…
Здесь нам хочется прервать Клавдию Алексеевну Шишкову и несколько вернуться назад…
До Отечественной войны Клавдия Шишкова ничем не выделялась в цехе. Она ни разу не то что не перевыполняла нормы выработки, но даже как будто не пыталась этого делать. И если после работы и посещала курсы повышения квалификации, то делала это не столько для себя, сколько из душевной привязанности к своей подруге, энергичной, самостоятельной и нетерпеливой Лизе Морозовой, которая мечтала стать инструктором.
Но в тяжелые годы войны, когда было трудно жить, трудно работать, когда стены цеха промерзали насквозь, когда отсутствовали запасные части к станкам, а механические мастерские вместо того, чтобы ремонтировать изношенные детали, изготовляли боеприпасы, когда из–за трудностей снизилась выработка, вдруг со всей яркостью раскрылась сильная, непреклонная воля, дремавшая до сих пор в этой маленькой женщине.
Клавдия Шишкова поняла вдруг всю связь своего труда с тем гигантским усилием, которое делала вся страна для того, чтобы отразить удары, наносимые врагом.
Вот это ощущение живой своей связи в минуту опасности, нависшей над Родиной, со всей страной, со всеми советскими людьми и своей ответственности в эти грозные дни и было источником рождения новой личности.
В октябре 1941 года Клавдия Шишкова выполняет норму на 130 процентов, и потом из месяца в месяц в течение всей войны она с достоинством держит звание лучшей ткачихи фабрики.
Это было подвигом. Она свободно и настойчиво совершала этот подвиг, видя впереди великую и всеобщую цель. Но она не смогла бы сделать свой труд равным подвигу, если бы не было еще некоторых обстоятельств…
В цехе вместо мужчин–наладчиков остались одни неопытные женщины. Шишковой пригодились все ее знания, приобретенные на курсах повышения квалификации. Помощи ждать было не от кого. II от этого обостренного чувства личной ответственности появилась сознательная, настойчивая потребность в расширении объема своих технических познаний.
После работы Шишкова училась ожесточенно, жадно. II эта учеба, новые знания раскрыли ей иной взгляд на труд.
С помощью технических знаний она, продумывая свой труд заново, стала по–новому осмысливать каждую свою операцию, стремясь найти наиболее разумный, рациональный, экономный метод.
Это творчество ума породило иное отношение к труду и иные результаты его.
Она разработала свой маршрут, сократив его до 4680 метров. Разработка этого маршрута требовала точного знания
Шишкова, достигнув виртуозного мастерства, тратила на ликвидацию обрыва почти в два раза меньше времени, чем другие ткачихи.
1950 нитей напряженно трепещут в каждом станке. Сначала Шишкова работала на 25 ткацких автоматических станках, потом перешла на тридцать, потом — на сорок и ныне работает на пятидесяти.
Вы представляете эти десятки тысяч нитей, каждая из которых требует к себе внимания, каждая может порваться и к каждой нужно склониться, чтобы поправить, если она просит о помощи!
Вы понимаете, что это такое по сумме человеческого напряжения и внимания! Ткачиха должна различать звучание голоса каждого станка — в этом слитном грохоте, когда голос человека гаснет, как свеча на ветру, — а уход за основой, а контроль за качеством ткани, пуск станков, автоматически останавливающихся в случае обрывов нити, и т. д. и т. и.
Сколько же нужно внутренней, сознательной убежденности в высокой важности своего труда, чтобы ни на секунду не выходить из состояния собранности, волевого, зоркого напряжения, в котором находится ткачиха всю смену! Вот поэтому у Клавдии Шишковой в углах глаз — тонкие усталые морщинки, такие благородные, как в дни войны они были у летчиков или снайперов.
Вот эта высокая духовная дисциплина, внимание, целеустремленность остро и сильно выработаны усилием долго тренированной воли.
И все это: высокая способность ума к длительному волевому напряжению, зрение, слух, виртуозные движения пальцев, сращивающих нити, окрыляющее сознание значительности своего труда, любовь к нему — и составляет то, что только в нашей стране называют проникновенным словом — талантом, дарованием, овеянным трудовым гением народа.
Да, в Клавдии Шишковой в тот момент, когда она осознала значение своего труда, единство своего трудового усилия со всем гигантским напряжением страны, и раскрылось дарование — талант выдающейся ткачихи.
И этим стоило гордиться, ибо в нашей стране трудовая доблесть равна всем другим высоким способностям человека.
И когда Клавдия Шишкова, стоя на трибуне, с нескрываемой гордостью сказала: «В 1946 году я соткала сверх нормы 32 тысячи метров ткани, свою годовую норму я закончила 29 октября… На 40 станках я свою декабрьскую норму выполнила на 134 процента», — голос ее потонул в шуме восторженных аплодисментов. А она стояла, опираясь руками о трибуну, и глаза ее светились от гордости, от ощущения безмерного счастья.
И все понимали, что эта женщина сделала все, что могла, для приближения счастья другим людям. Она торопила время, побеждая его! 32 тысячи метров ткани сверх плана соткали ее руки, и если бы все работали с таким умением, разве трудности послевоенного времени не сократились бы с облегчающей быстротой?!
Но вернемея к вопросу о гордости, самолюбии и трудовой славе. Поговорим о духовной чистоте советского человека, об особенностях его души, о силах его, о любви к славе. Словом, о том, что называем мы чувством или сознанием своего личного «я» и общественного «мы».