Годы опавших листьев
Шрифт:
– Не плохо, очень даже не плохо! – Обрадовался тот, – говоришь хорошо! А пройдись ка еще по сцене!
Сима уверенно продефилировала от одной кулисы до другой развязанной мальчишеской походкой.
– Хороший паренек! Беру! Как говоришь тебя зовут?
Сима на секунду замешкалась, после чего выкрикнула:
– Симка! Симка Ше…Шелест! – Она беззастенчиво позаимствовала фамилию Матрены.
– Это Серафим что ли? – Улыбнулся режиссер.
– Именно так!
– Не слушайте вы ее! –
– Правда? – Режиссер раскрыл рот от удивления, – вы правда, – он кашлянул, – барышня?
Сима согласно кивнула:
– Но ведь вы сказали, что я подхожу?
Режиссер задумался.
– И подходите! – Он с вызовом посмотрел на Азарову. – А некоторым стоит еще поучиться, чтобы мне указывать! – Выйдете сегодня вечером! – Приказал он к Симе.
– Уже сегодня? Так сразу? – Она опешила от неожиданности.
– А вы что думали, моя дорогая? – Марш слова учить!
– Меня утвердили! Меня утвердили! – Повторяла она, не веря своему счастью.
Теперь оставалось решить вопрос – где же переночевать?
Софья заявила, что взять ее к себе не имеет никакой возможности, но позволила тайно остаться в костюмерной на одну, или максимум, если понадобится, две ночи. Тут стоял внушительных размеров кожаный диван. Он был жесткий и, местами потертый, но это в сто раз лучше, чем, например, скамейка в парке под открытым небом. А там, глядишь, и Наташа вернется…
Глава 3
Конные прогулки действовали на Тао успокаивающе.
Сразу за городом начинались поля. Дойдя неспешным шагом до вершины холма, Тао, полюбовавшись роскошными видами с небольшой возвышенности, пустил коня в галоп, наслаждаясь этой относительной свободой и ощущением, хоть и обманчивым, что он может вот так ускакать далеко далеко от бесконечной опеки и контроля. Туда, где его не будут преследовать удивленные взгляды окружающих, от которых никуда тут не скрыться, из-за его экзотической внешности.
Тао прекрасно знал, как пренебрежительно относятся в этой стране к его соотечественникам. Многочисленных трудяг – сапожников и торговцев называют узкоглазыми и желтолицыми.
От прямых оскорблений его самого спасает лишь высокое положение их семьи. Никто не смеет сказать Тао в глаза что-то обидное или любым другим образом проявить неуважение. Но некоторая брезгливость окружающих понятна и без слов.
Однако нельзя сбрасывать со счетов, что и на его родине в Поднебесной к чужакам и, особенно европейцам, относятся с еще большим отвращением.
Но все же, в любой недружелюбной обстановке, быть своим среди своих гораздо приятнее, чем чужим среди чужих.
Тао с детства привили любовь к своей родине
Однако, день заканчивался. Сегодня опять полагалось быть в театре. Разгоряченный быстрой ездой, Тао подскакал к плетущемся по проселочной дороге телохранителям. Трое всадников развернули коней и спокойным шагом отправились в обратный путь.
Вечером, одетый по последней европейской моде, Тао уже занимал место в их, взятой на весь летний сезон, ложе, стараясь не обращать внимание на любопытные взгляды окружающих.
Театральный зал Общественного собрания производил впечатление. Конечно он был не такой, как многоярусные театры Москвы, которые привыкла посещать Сима, но достаточно большой.
Партер вмещал не менее двадцати рядов. По окружности располагался один ярус, разделенный на ложи большими мраморными колоннами, упирающимися в высокий сводчатый потолок.
Зал заполнялся превосходно одетой публикой. Дамы в вечерних туалетах, офицеры в накрахмаленных белоснежных воротничках и начищенных до блеска ботфортах…
С нарастающим беспокойством Сима смотрела в узкую щелочку занавеса.
Мамочки! Ее живот бурлил от волнения. Это тебе не гимназия.
Господин Чжан с семьей расположился в ложе в правой стороне. Сима ахнула.
– Что там? – Поинтересовался, стоящий поблизости актер в кафтане.
– Там какие-то басурмане!
– Дай посмотрю, – улыбнулся актер и заглянул в щелку, – это китайский посол, – равнодушно заявил он, – они всегда там.
Сима почувствовав, что сейчас с нею произойдет что-то ужасное, схватилась за живот и не разбирая дороги побежала в уборную.
К своему выходу она успела вернуться, но режиссер за кулисой уже рвал и метал:
– Где посыльный? Куда делся?
– А я предупреждала! – Нашептывала ему на ухо Азарова.
– Раиса Денисовна! – Рявкнул на нее режиссер, – идите уже… на сцену! Ваш выход!
Все выступление прошло для Симы, как в тумане. Она смутно помнила, как вышла, отдала купчихе Азаровой письмо, как произнесла слова.
– Молодец! – Режиссер удовлетворенно хлопнул ее по плечу, но сразу одернул руку, вспомнив, что Сима – барышня. – Все хорошо! Серафима… как вас по-батюшке?
– Васильевна.
В голове у нее неожиданно прояснилось, – “Меня что, похвалили? Сам режиссер?” – Она расплылась в счастливой улыбке.
Остаток спектакля Сима провела стоя за кулисой, как завороженная наблюдая за происходящим на сцене.
На общий поклон ее впрочем не допустили.
– Куда? – Одернул Симу помощник режиссера, – не положено!