Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь
Шрифт:
– Ты что, сейчас откроешь дверь?
– Да.
– И… – Я не знаю, что сказать. – Что потом?
Джейн манит меня подойти. Я не двигаюсь, она улыбается. Глаза немного блестят. Щеки у нее побледнели, а веснушки стали темнее. Они похожи на негатив снимка галактики. Я хочу довериться. Правда. Но Джейн держит ключ от клетки с пумой, которая только что шипела на меня так, словно хотела моей смерти! Вдруг меня накрывает осознание абсурдности ситуации. Я чуть не смеюсь в голос, когда Джейн показывает мне веревку. Когда-то, наверное, эта веревка была красной, но сейчас она поблекла от времени, стала розовой. Веревка висит на тросе, который тянется на уровне головы из угла клетки, начинается от двери и идет через всю поляну. Другой конец троса обвязан
– Не делай резких движений, ладно? – просит Джейн. – Она пугается.
Она пугается? А я?
Делаю несколько вдохов, проглатываю страх, хотя знаю, что излучаю его мощными волнами, стою совсем-совсем неподвижно.
Джейн просовывает веревку сквозь дверь. На конце карабин, вроде тех, с помощью которых альпинисты взбираются на скалы. А на Вайре черный ошейник (черный, как ночь, как ее расширенные зрачки), на котором есть блестящая серебристая петля. На ней вот-вот защелкнется карабин.
– Видишь, какого размера клетка? – спрашивает Оскар и становится рядом со мной.
Его волосатая рука прижимается к моему предплечью. Я благодарна. И неощутимо прижимаюсь к нему.
– В дикой природе ее территория охватывала бы двести квадратных километров. Ее мир сжался в тысячи раз только из-за того, что какой-то человек решил завести себе пуму вместо домашней кошки.
– Так, значит, мы будем ее водить на поводке? – шепчу я, помимо воли указывая на иронию положения.
Оскар склоняет голову набок, игнорируя мою насмешку.
– Только если ей захочется.
Вайра перестала рычать. Она легла и прижалась шеей к забору. Мне стыдно, но в этот момент я всей душой надеюсь, что ей не захочется. Однако Джейн уже продевает карабин в петлю на ошейнике Вайры. Когда он защелкивается, Оскар тянет дверь на себя. На долгий миг повисает тишина. Пума ставит передние лапы на землю. И вдруг – вырывается на волю! Прочь из клетки. Веревка движется вдоль троса («бегуна», как назвал его Оскар) со звуком, какой издает тарзанка. Вайра летит. Она добегает до края поляны, и мне кажется, кошка не остановится. Но в тени высокого, как страж, серебристого дерева с извилистыми ветвями, разворачивается на месте. Тень листвы падает на спину пумы, и она тоже становится серебристой. Вайра настораживает уши. Кончики черные, в тон кончика хвоста. И между нами нет решетки и стен. Скорость, с какой она пересекла поляну, непостижимая. Пума всего лишь… метрах в тридцати от меня? Это расстояние она может покрыть за несколько секунд. Сердце колотится так ужасающе громко, что трудно расслышать что-то, кроме его ударов. Еще вчера я находилась в городе. Там были здания, выключатели, врачи. Понятные вещи. А теперь я стою посреди джунглей в нескольких метрах от пумы!
Джейн шепчет:
– Мы повесили «бегун», чтобы она могла подвигаться за пределами клетки, но при этом ее никто не вел на веревке.
Я не шевелюсь и ничего не говорю. Вайра склонила голову набок. Рот раскрыт, она рычит. Это глубинный, нутряной рык. Зубы блестят, и мое сердце проваливается куда-то в область кишок. Один из передних клыков у пумы сломанный и зазубренный. Она поднимает лапу. У меня нет причин так думать, у меня нет никакого опыта, который подсказывал бы, но я знаю: она меня оценивает. Взвешивает, что я за человек. Страх отказывается прятаться, как ему положено. Он исходит от меня, мощный, как запах тухлой рыбы, как вонь от сыра, залежавшегося на нижней полке шкафа, как смрад от пса, извалявшегося в дерьме. Меня накрыла такая волна адреналина, что кажется, будто кто-то втыкает мне в грудь раскаленные иглы. В ее шерсти я различаю миллионы
– Давай, пошли!
Джейн хватает меня за руку и внезапно мы куда-то идем. Я что-то булькаю. Вообще я собиралась задать какой-то вопрос, но он потерялся на пути между мозгом и языком. Вайра презрительно отвернулась и движется прочь. У меня нет времени почувствовать облегчение, поскольку пальцы Джейн впиваются в мою руку. Вайра хлещет хвостом. Вдоль спины идет темно-коричневая полоса, которую то и дело прорезают резкие, геометрические тени. Она по-прежнему рычит.
– Когда она хочет погулять, отцепиться от бегуна, – говорит Джейн, пока мы несемся вперед чересчур быстро, – кто-то обязательно должен шагать впереди. Ей нужно, чтобы кто-то ее защищал.
Защищать ее? Разве этому животному нужна защита? Пума уверенно направляется прочь с поляны.
– Надо поторопиться, – бормочет Джейн. – Est'a bien, chica. Est'a bien [17] .
Не знаю, кого она пытается ободрить: меня или Вайру. Но сосредотачиваюсь на ее голосе. На австралийском говоре. Если закрою глаза, может, проснусь в Сиднее. Джейн подталкивает меня вперед. Только с каждым шагом я приближаюсь не к Сиднею, а к Вайре. Пума оглядывается через плечо, бросая на меня взгляд, исполненный абсолютного отвращения. У меня трясутся руки, так что я оттягиваю рукава, чтобы спрятать ладони. Сосредотачиваюсь на пестром лиственном ковре, который слишком громко хрустит под ногами. Листья сменяются сплетением корней. Потом мы опять поднимаемся под сине-зеленый полог. Снова спускаемся. Я чувствую запахи цветов, смешанные с едкой вонью кошачьей мочи. Веревка Вайры натягивается, дальше пума идти не может, и рык становится громче, как мотор. Звук исходит из живота. Это мне только казалось, что кошка небольшая. Она огромная. Ее спина доходит до верха моего бедра. Лапы размером с тарелку.
17
Все хорошо, девочка. Все хорошо.
Джейн хватает меня за руку.
– Вперед!
Оскар пристегивает веревку Вайры к ремню на поясе. За деревом начинается тропинка, а Вайра стоит на пути, но Джейн не колеблется ни секунды. Она просто идет вперед, будто собирается оттолкнуть пуму, и тащит меня за собой. Джейн так близко, что мои ноздри дергаются от кислого запаха ее пота. Миг назад я таращилась на ворчащую пуму, думая, что ни за что на свете не пройду мимо нее. А еще через миг я оглядываюсь и едва касаюсь бедра в том месте, где ее шерсть потерлась об меня. И вот мы бежим. Я бегу. Вижу вспышку голубого неба, смазанную зелень, но в основном могу думать только о железной хватке Джейн, стиснувшей мою руку.
Двигаться, не останавливаться, не сломать ногу, бежать.
Кровь приливает к ушам, легкие готовы лопнуть. Я не слышу Вайру, но зато слышу, как Оскар с треском бежит по тропе позади меня. Где-то между мной и Оскаром – пума.
Я спотыкаюсь, когда мы добираемся до перекрестка, где растет бамбук и деревья с листьями-веслами. Кажется, лицо у меня горит. Кажется, я и сама горю. Никогда в жизни так не бегала. Я оборачиваюсь, полная восторга. Голова кружится так, будто сейчас оторвется от шеи.
– Она… – запыхавшись, выговариваю я, выдергиваю руку у Джейн и отчаянно пытаюсь рассмотреть, что там, на тропе, но ничего не вижу, кроме группы кустов и спутанных красных и синих лиан, похожих на сосуды вокруг сердца. Я слышу замедляющийся топот: это Оскар. – Она за нами гонится?
У Джейн такие красные щеки, что веснушек не видно.
– Нет! Она просто тоже хочет побегать!
Я слышу шорох. Лапа, розовый нос, навостренные уши. Пума проходит по перекрестку, бросает в нашу сторону один строгий взгляд, скорее беглый, чем хищный. Небольшая часть страха, верхний слой, исчезает. Она не гонится за нами. Я в джунглях, рядом пума, и она за мной не гонится!