Годы странствий
Шрифт:
До скорого свидания, не застревайте в Москве.
10 октября Ваш А. Блок
XLI
14 июня 1908. Шахматово
Милый Георгий Иванович. С прошлой почтой получил я Ваше письмо и очень ему обрадовался. Меня уже тянет в Петербург, но раньше 1 июля не приеду, надо высидеть. Здесь очень пышно, сыро, жарко, мой дом утонул в цветущей сирени, даль зовет, и я, кажется, таки допишу «Песню судьбы».[1141] Я написал много отвратительных стихотворений и одно приличное, но лучше прочту его Вам сам. А то, которое Вы просили —
За «Архивариуса»[1142] спасибо, я его раньше прочел, здесь получается — «Речь». Мне очень нравится, а Марья Андреевна[1143] говорит, что его сжатость доказывает настоящее мастерство. «Слова» я так и не получаю, жалко, Штильман[1144] надул.
Романтическому корреспонденту[1145] ответить не умею, так как он продолжает уверять, будто я — Дора. Я хотел бы убедить его в том, что я — Ксения и что у меня большие синие глаза с поволокой и волосы — с синеватым отливом. Но так как я заранее убежден, что он этому не поверит, то кажется переписка наша прервется.
Жаль, что штанов Вы не приобрели. Советую; бывают вполне терпимые — от 6 до 8 рублей с полтиною.
Вот свинья — Петроний.[1146] Но ведь не стоит писать больше писем в редакцию, это повлечет за собою новые нарекания. Андрей Белый больше не едет мириться. А ведь умная у него статья обо мне и занятная, хотя я и не согласен с ней.[1147]
Здесь новостей не бывает. Полная тишина. Иногда лежу на берегу реки, солнце жжет, дождь обливает. Относительно спиртных напитков чувствую, будто я «записавшись»,[1148] но только выдерживаю положенный срок, чтобы не нарушить обета.
Очень советую Вам прочесть «Корабль» Д’Аннунцио.[1149] Целую Вас крепко и люблю. Пожалуйста, поцелуйте от меня руку Надежды Григорьевны.
XLII[1150]
Дорогой Георгий Иванович. Простите, что отвечаю по почте. Весь день — укладка и суматоха. Вчера Ваше письмо не застало нас: были ли Вы в «Вене» и что Попов?[1151] Л. Д.[1152] уезжает только завтра, и я начну сейчас же хлопотать и переезжать в казарму.
Ваш Ал. Блок
Сегодня иду в «Бранда», а завтра в «Драму Жизни».[1153]
XLIII
18 сентября (1908. Шахматово)[1154]
Дорогой Георгий Иванович, ну вот, скоро мы и увидимся. Около 1 октября мы уезжаем. Земляной диван вырос, нарублено много деревьев, земля изрыта и т. д. Леса все в золоте — хорошо и не хочется уезжать, да и нет особенной надобности, но так уж — пора.
У Станиславского — Метерлинк,[1155] потому он все еще не пишет мне о «Песне судьбы»[1156] решительного ответа. Зачем Вы в Москве? Хорошо ли, что Вы послали телеграмму Рябушинскому?[1157] Не было ли ему от этого тяжело?[1158] Зин. Гиппиус написала мне очень милое письмо, хотя в нем есть что-то неискреннее. Приглашает в «Образование»[1159]‘ и «Утро»[1160]‘. Я отвечаю очень пространным изложением своей платформы, упреками за прошлое (и за Вас в том числе)[1161] и вопросами. Интересно, какой последует ответ.
Продолжают ли «Весы» заниматься своей дрянью? Если попробуют меня оседлать, я уйду, ибо ничем, кроме прекрасных воспоминаний, не связан.
Очень много и хорошо думаю. Получил поразительную корреспонденцию из Олонецкой губернии от Клюева[1162]’. Хочу прочесть Вам.
Перечитываю Толстого и Тургенева. Изумляюсь. Написал о Толстом в «Руно» и в сборник, издаваемый в Петербурге, — мал.
Приветствуйте от меня Надежду Григорьевну. Скоро ли вернетесь в Петербург? Напишите мне, если успеете. Желаю Вам уберечься от холеры. Как хорошо не пить водки. Я Вас люблю.
Александр Блок
Я исполнен новых планов.
XLIV
Дорогой Георгий Иванович. Пьянствую один, приехав на Сестрорецкий вокзал на лихаче. Если бы Вы сейчас были тут — мы бы покатились. Но Вас нет. И потому я имею потребность сообщить об этом Вам.
Александр Блок
XLV
Милый Георгий Иванович. Наконец-то собираюсь Вам написать. Никогда еще не переживал я такой темной полосы, как в последний месяц — убийственного опустошения. Теперь, кажется, полегчало, и мы уедем, надеюсь, скоро — в Италию.[1164] Оба мы разладились почти одинаково. И страшно опостылели люди. Пил я мрачно один, но не так уж много, чтобы допиться до крайнего свинства: скучно пил.
А Вы продолжаете жить один и не видеть людей? И хорошо?
Напишите мне в Шахматово. Из-за границы мы вернемся туда — месяца через 2–3 теперь. Квартиру сдаем — пока тщетно. Пишется вяло и плохо, и мало. Авось, все это летом пройдет.
Ну, целую Вас, милый. Надежде Григорьевне поклон. Осенью увидимся — не правда ли?
Ваш Ал. Блок
XLVI
Милый Георгий Иванович. Неужели Вы все еще в Петербурге? А как хорошо теперь в деревне. Я к вам так и не пришел без всякой причины. Питаю к Вам нежные чувства. Мне очень понравилась «Феклушка»[1165] в «Новом слове».[1166] Я уже оживаю и пилю деревья. Напишите мне два слова или более. Поклонитесь от меня Надежде Григорьевне.
9 мая 1910, Н. ж. д., ст. Подсолнечное, с. Шахматово.
Любящий Вас Ал. Блок
Воспоминания[1167]
I
Родился я в Москве 9 января 1879 года. Родители мои были люди небогатые. Отец служил чиновником по военному ведомству. Жалованье получал он ничтожное, и семья наша существовала главным образом на доходы от издания разных юридических руководств и справочников, которые составлял мой отец,[1168] получивший свое образование в Юридической школе Министерства государственных имуществ. Школа эта давно упразднена.
Родом был отец из тамбовских дворян, захудалых и разорившихся к концу XVIII века. У моего деда земли уже не было вовсе. Был лишь в Тамбове дом, который сгорел впоследствии, и в нем сгорела наша родословная. Об ее восстановлении отец своевременно не позаботился. В 1895 г. отец приписал себя и меня к московскому дворянскому роду. Одним из отдаленных предков наших был, по рассказам отца, хан Золотой Орды — Обида. О предках матери моей, урожденной Александровой,[1169] я знаю и того меньше. Она не любила беседы на эту тему. Вероятно, причиной тому была некоторая семейная тайна, связанная с происхождением моей бабушки. Об этой бабушке придется сказать несколько слов особо в связи с одним моим детским впечатлением, вовсе не светлым. Итак, буду записывать, что вспомню и, вероятно, несколько беспорядочно, почему и прошу читателя извинить случайность иных моих воспоминаний.