Годы

Вулф Вирджиния

— Чертовы мошенники! — сказала Роза громко, стукнув кулаком по парапету. Проходивший мимо клерк удивленно посмотрел на нее. Она засмеялась. Она часто разговаривала сама с собой. А почему бы нет? Это тоже было одним из ее утешений, как жакет и юбка, как шляпка, которую она нацепила, не взглянув в зеркало. Если людям охота смеяться — пусть. Она зашагала дальше. Ей предстоял обед на Хайямз-Плейс [35] с двоюродными сестрами. Она сама напросилась недолго думая, когда встретила Мэгги в магазине. Сначала она услышала голос, потом

увидела руку. Удивительно — учитывая, сколь мало она была знакома с ними, ведь они жили за границей, — какое сильное ощущение она испытала, сидя там, у прилавка, еще до того, как Мэгги увидела ее, — наверное, это родственное чувство, это дает себя знать родная кровь? Она встала и сказала: «Можно, я зайду к вам?» — хотя, как всегда, была занята и не любила ломать свой день посередине. Она пошла дальше. Сестры жили на площади Хайямз-Плейс, за рекой. Хайямз-Плейс — несколько старых домов, стоящих полукругом, с резным названием посередине — она очень часто ходила мимо, когда жила там. В те давние дни она не раз задавалась вопросом: «Кто такой был этот Хайям?» Но так и не получила ответа. Она пошла дальше, за реку.

35

Хайямз-Плейс — вымышленное название.

На убогой улице к югу от реки было очень шумно. То и дело какой-нибудь голос отделялся от общего гама.

Женщина кричала своей соседке; ребенок плакал. Мужчина толкал тачку и открывал рот, что-то крича в окна. В тачке лежали остовы кроватей, каминные решетки, кочерги и кривые железяки непонятного назначения. Но продавал он железный лом или покупал его, сказать было невозможно: все поглощал ритм, слова были почти стерты.

Уличный гул, шум движения, возгласы лоточников, отдельные крики и общий смешанный крик доносились до комнаты верхнего этажа на Хайямз-Плейс, в которой Сара Парджитер сидела за пианино. Она пела. Затем она умолкла и стала смотреть на сестру, накрывавшую на стол.

— Иди бродить в долины, — опять вполголоса напела Сара, — там розы все сорви, — она помолчала. — Очень мило, — сказала она мечтательно.

Мэгги взяла букет цветов, перерезала шпагат, которым они были туто увязаны, разложила их в ряд на столе, а затем стала устраивать их по одному в глиняном горшке. Цветы были разные: голубые, белые и лиловые. Сара наблюдала за сестрой. Вдруг она рассмеялась.

— Над чем это ты? — рассеянно спросила Мэгги. Она присоединила лиловый цветок к букету и оценила результат.

— Ослепленная восторгом созерцания, — проговорила Сара, — заслоняя глаза павлиньими перьями в утренней росе, — она указала на стол, — Мэгги сказала, — она вскочила и стала кружиться по комнате, — «Втроем — все равно что вдвоем, втроем — все равно что вдвоем!» — Она указала на стол, накрытый на три персоны.

— Но ведь нас трое, — сказала Мэгги. — Роза придет.

Сара остановилась. У нее вытянулось лицо.

— Роза придет? — переспросила она.

— Я тебе говорила. Я сказала, что Роза придет к нам обедать в пятницу. Сегодня пятница. И Роза придет обедать. С минуты на минуту. — Она встала и начала складывать кусок материи,

лежавший на полу.

— Сегодня пятница, и Роза придет обедать, — повторила Сара.

— Я тебе рассказывала, — сказала Мэгги. — Я была в магазине. Покупала материю. И какая-то женщина, — она сделала паузу, чтобы аккуратнее сложить ткань, — вышла из-за прилавка и сказала: «Я ваша двоюродная сестра Роза. Можно мне навестить вас? В любой день, в любое время», — сказала она. Вот я и пригласила ее, — Мэгги положила материю на стул, — обедать.

Она оглядела комнату, чтобы проверить, все ли готово. Не хватало стульев. Сара подвинула стул.

— Роза придет, — сказала она. — А здесь она сядет. — Сара поставила стул к столу, лицом к окну. — И она снимет перчатки и положит их — одну с этой стороны, а другую — с этой. И скажет: «Я никогда не была в этой части Лондона».

— А потом? — спросила Мэгги, глядя на стол.

— Ты скажешь: «Здесь удобно ходить в театры».

— А потом?

— А потом она скажет задумчиво, улыбаясь, склонив голову набок: «Вы часто ходите в театр, Мэгги?»

— Нет, — сказала Мэгги. — У Розы рыжие волосы.

— Рыжие?! — воскликнула Сара. — Я думала, седые — тонкая прядь, выбившаяся из-под черного чепца…

— Нет, — сказала Мэгги. — У нее пышные рыжие волосы.

— Рыжие волосы, рыжая Роза! — воскликнула Сара. Она повернулась на носке. — Роза — сердца огонь, Роза — пламя души, Роза — скорбь мировая, рыжая, красная Роза!

Внизу хлопнула дверь. Они услышали поднимающиеся по лестнице шаги.

— Вот и она, — сказала Мэгги.

Шаги остановились. Они услышали голос: «Еще выше? На самый верх? Спасибо». Шаги опять стали подниматься.

— Какая жуткая пытка, — начала Сара, ломая пальцы и прижимаясь к сестре, — эта жизнь!

— Хватит глупостей, — сказала Мэтти, оттолкнув ее в тот момент, когда открылась дверь комната.

Вошла Роза.

— Мы не виделись сто лет, — сказала она, пожимая руки сестрам.

Она сама не знала, что заставило ее прийти. Все оказалось против ее ожидания. Комната была довольно явно отмечена бедностью, ковра не хватало на весь пол. В углу стояла швейная машинка, и Мэгги выглядела не так, как в магазине. Однако Роза заметила темно-красное кресло с позолотой, — это принесло ей облегчение.

— Оно стояло в передней, правда? — спросила она, ставя на кресло свою сумку.

— Да, — ответила Мэгги.

— И то зеркало, — сказала Роза, глядя на старое итальянское зеркало, все в пятнах, висевшее между окнами, — оно тоже оттуда, правда?

— Да, — подтвердила Мэгги, — из маминой спальни.

Последовала пауза. Говорить было вроде и не о чем.

— Какие милые вы нашли комнаты! — начала Роза, стараясь поддержать беседу. Комната была просторная, с небольшими резными украшениями на дверных косяках. — Но не слишком ли здесь шумно?

Под окном кричал человек. Роза выглянула на улицу. Напротив тянулся ряд шиферных крыш, похожих на полураскрытые зонтики. Высоко над ними вздымалось огромное здание, которое, если не считать тонких черных поперечных линий, казалось состоящим целиком из стекла. Это был завод. Человек на улице внизу продолжал вопить.