Гоген в Полинезии
Шрифт:
Леклерку (который в эти дни бесплатно занимал квартиру Гогена на улице
Версенжеторикс и несомненно был перед ним в долгу), чтобы он убедил «Эко де Пари»
или еще какую-нибудь видную газету напечатать «резкую статью о Кенперском суде».
В том же письме Гоген сообщал Молару, что окончательно принял решение, которое
его друзья предвидели и которого так опасались. «В декабре я вернусь (в Париж), чтобы
продать свое имущество, либо сразу, либо по частям. Собрав нужный
отправлюсь в Южные моря, на этот раз с двумя друзьями, Сегэном и одним ирландцем.
Возражать мне нет смысла. Ничто не помешает мне уехать, и я останусь там навсегда.
Жизнь в Европе - какой идиотизм!»142. О его отчаянии и трогательных иллюзиях еще ярче
говорят слова, в которых он изложил эту новость Даниелю де Монфреду: «Если все будет
в порядке, я уеду в феврале (1895 года). И тогда я смогу закончить свои дни свободным
человеком, мирно, без тревоги за будущее, и не надо больше воевать с болванами... Писать
не буду, разве что для своего удовольствия. У меня будет деревянный резной дом»143.
На этот раз надежды Гогена обрести подлинный рай на земле в какой-то мере были
оправданны, ведь он задумал ехать на Самоа, где островитяне все еще жили по старинке.
Ему с самого начала надо было отправиться туда, а не на Таити144.
Но Метте он ни словом не обмолвился о своем важном решении, которое разом
меняло все их будущее. Из этого яснее всего видно, сколько горечи и озлобления он
накопил против нее. Горечь объяснялась прежде всего тем, что за все время его долгого и
мучительного выздоровления она ни разу ему не написала, хотя превосходно знала о
случившемся. Конечно, в ее защиту можно сказать, что, прекращая переписку, она всего
лишь выполняла его же приказ. К тому же Метте проведала о похождениях Поля с Анной,
и это возмутило ее не меньше, чем отсутствие обещанных денег. Все-таки после
несчастного случая в Конкарно настал ее черед сделать первый шаг к примирению.
Несколько ласковых и ободряющих слов, конечно, смягчили бы Поля. Увы, она, как всегда,
не могла поступиться своей гордостью: так погибла последняя надежда наладить их брак.
Гоген не мог тотчас уехать из Понт-Авена по двум причинам, - во-первых, он еще был
слишком слаб и немощен, во-вторых, ему нужно было дождаться конца другого процесса -
против Мари Анри. Но Анне вовсе не улыбалось торчать еще несколько месяцев в этой
скучной деревне, ей вообще давно опостылела однообразная жизнь и роль сиделки. А
Гогену осточертели ее капризы и кислые мины, поэтому он не раздумывая пошел ей
навстречу, когда она попросила
дешево отделаться от нее.
Четырнадцатого ноября Кенперский суд вынес приговор по второму делу и опять
проявил возмутительную пристрастность в пользу местных избирателей. Иск Гогена был
отвергнут, ему вменили в обязанность оплатить судебные расходы противной стороны.
Основание - уезжая в ноябре 1890 года из Лё Пульдю, Гоген не взял никакой расписки с
Мари Анри, а значит, его больше не интересовали произведения, которые он оставил145.
Злой и угрюмый, он первым поездом отправился в Париж. Вряд ли ему стало легче, когда
он, войдя в мастерскую на улице Версенжеторикс, увидел, что Анна забрала все ценное,
кроме картин и других произведений искусства. И еще одна неприятность: Морис не
закончил своих глав для «Ноа Ноа» и не мог ответить, когда они будут написаны.
Торопясь уехать, Гоген решил продать все свои картины с торгов, как он это успешно
проделал перед первой поездкой на Таити. Морис еще раз взялся за трудную задачу -
убедить своих друзей и коллег в газетных редакциях устроить Полю бесплатную рекламу,
а сам Гоген принялся искать какое-нибудь известное и влиятельное лицо, которое
поделилось бы с ним своим весом и славой, написав предисловие к его каталогу. Среди
многочисленных друзей Иды и Вильяма Молар он нашел подходящего человека - Августа
Стриндберга.
Стриндберг приехал в Париж в августе 1894 года, а уже в середине декабря, после
премьеры «Отца» (которую Гоген видел), его имя было у всех на устах. Еще сильнее
«голубоглазый варвар» пленил парижан, когда распространилась молва, что он делает
золото, а «Ревю Бланш» поместил написанный им большой очерк «Зоология женщины», в
котором Стриндберг, прилежно цитируя ученые труды, с плохо скрываемым ехидством
доказывал, что женщина безнадежно уступает в умственном развитии мужчине. Хотя
Стриндберг, придя в первый раз к Моларам (он знал Иду по Стокгольму), сторонился всех
и просил хозяев объяснить присутствующим, что он не знает ни слова по-французски, он
очень скоро поднялся с Гогеном наверх и обрел там дар речи.
Высшей точки слава Стриндберга достигла после того, как в середине января 1895
года он напечатал еще более яростный выпад против женщин - «Самооправдание
глупца»146. Как раз в это время Гоген искал автора для предисловия к своему каталогу.
Торги были назначены на 18 февраля. Почти весь январь Август Стриндберг лечился в