Гоголь в Диканьке
Шрифт:
– Чем же вас угощать, Николай Васильич? – сказал, наконец, в отчаянии хозяин дома.
– Ничем, – отвечал Гоголь, потирая свою бородку. – Впрочем, пожалуй, дайте мне рюмку малаги.
…Но Гоголь, изъявив свое желание, через четверть часа объявил, что он чувствует себя не очень здоровым и поедет домой.
– Сейчас подадут малагу, – сказал хозяин дома, – погодите немного.
– Нет, уж мне не хочется, да к тому же поздно…
Хозяин дома, однако, умолил его подождать малаги. Через полчаса бутылка была принесена. Он налил себе полрюмочки, отведал, взял шляпу и уехал, несмотря ни на какие просьбы…»
Много в этой сценке придумано И. И. Панаевым, но все же похоже на Гоголя.
Про него ходили слухи,
На эту дорогу уже вышли и Достоевский, и Некрасов, и Гончаров (глава из романа которого – «Сон Обломова» – была напечатана в 1849 году), и Тургенев, и Герцен. Повесть Достоевского «Бедные люди» Гоголь читал еще в 1846 году и отозвался об авторе как о большом таланте. Он высоко оценил Даля.
Уже родились все замечательные писатели XIX века – современниками Гоголя были и Фет, и Салтыков-Щедрин, и Островский, и Добролюбов, Тютчев, Майков, Кольцов, Чернышевский, Достоевский, Толстой. «Детство» Л. Н. Толстого вышло в 1852 году – в год смерти Гоголя. Это поколение писателей вырастало под сенью Пушкина и под его, Гоголя, сенью, и ему была небезразлична их судьба – судьба тех, кому он уже, по существу, передавал жезл российской словесности.
3 декабря 1849 года он слушал в доме Погодина комедию А. Н. Островского «Банкрут» (позднее название – «Свои люди – сочтемся»). Пьесу читал сам автор. Гоголь приехал позже других. Он не вошел в комнату, а остановился у двери и так простоял до конца чтения. Все ждали его суда, и более всего, конечно, Островский. Гоголь сказал что-то спросившей его о впечатлении графине Ростопчиной и уехал. Потом обнаружилось, что он все же оставил для автора записку. В записке был похвальный отзыв.
Литературные интересы Гоголя мешаются с архитектурными, историческими, лингвистическими. Он изучает ботанику, греческий язык, чтобы в подлиннике читать древние книги по истории церкви, встречается с архитектором Ф. Ф. Рихтером, реставратором Кремля и строителем Кремлевского дворца, видится со знатоками московской старины, с художниками, с автором «Аскольдовой могилы» композитором А. Н. Верстовским.
Кремль – любимое место прогулок Гоголя. Он бывает здесь один, бывает и в обществе Берга, Островского, П. В. Анненкова.
Гоголь любит бывать на Кремлевском холме и в дни гуляний, праздников, когда можно лучше рассмотреть московскую толпу, и в ранние часы после заутрени, когда пустынны каменные плиты на тесной площади, обнесенной соборами, когда молчат деревья в кремлевском парке и золотится под первыми лучами солнца в поднебесной вышине колокольня Ивана Великого. Звон московских колоколов, который откликается на кремлевские колокола, веселит сердце Гоголя.
Не чужд Гоголь и посещению выставок, вернисажей. На выставке в доме А. Ф. Ростопчина на Садово-Кудринской улице он видит картины П. Г. Федотова – «Гоголя в живописи», как называют его некоторые. Работы Федотова, как пишет А. С. Дружинин, понравились Гоголю; Федотов, добавляет он, «очень уважал Гоголя и на одном вечере, после долгого разговора с автором «Бульбы», сказал потихоньку одному из присутствующих: «Приятно слышать похвалу от такого человека! Это лучше всех печатных похвал».
9 мая 1850 года Гоголь в последний раз устраивает именинный обед в погодинском саду. Присутствуют С. Т. и К. С. Аксаковы, М. П. Погодин, А. Н. Островский, М. А. Максимович, Н. В. Берг и другие. Редеет круг друзей, менее веселым делается и празднество. На этом обеде, как вспоминает Берг, хохотал и говорил больше всех Хомяков, читавший объявление в «Московских ведомостях»
Отъезд Тараса Бульбы с сыновьями. Художник М. В. Нестеров
Вот что записано об этом объявлении в дневнике О. М. Бодянского: «Везде то и дело что ищут № 55 «Московских ведомостей», в котором напечатано следующее: «Я, нижезначущийся… занимаюсь теперь дрессированием… Сверх того я обучаю людей подзывать волков, и так верно, что по отзыву этого зверя могу утвердительно определить число их стаи: а как в Мензелинском уезде в настоящее время показано много прибыли и волков с белыми лапами, похищавших преимущественно достояние государственных крестьян, которые и сами воют волком, но не могут еще в точности определить число кочующих стай… предлагаю мое знание к услугам…» Говорят, что это иносказание: под волками разуметь следует чиновников министерства государственных имуществ, обирающих в Оренбургской и других губерниях государственных крестьян… И редактор, и корректор просидели под арестом (у себя дома) 3 дня, во избежание большего взыскания со стороны высшего начальства. В Москве в этот же самый день разнесся слух об этом объявлении и, кажется, вдруг заговорили во всех углах о нем».
Газеты иногда приносили такие сведения, которых нельзя было зачерпнуть ни в каких разговорах, сплетнях, слухах. Сдуру редакторы печатали такое, чего не могли придумать никакие злые языки. Еще со времени жизни в Петербурге Гоголь привык время от времени просматривать «Северную пчелу» и «Санкт-Петербургские ведомости», ища там забавные случаи, а также образцы слога и глупости, которые потом попадали в его сочинения. Так, бред Поприщина в «Записках сумасшедшего» – бред об гамбургском бочаре, делающем Луну, и тому подобное – был почерпнут из занимательных сообщений «Смеси» в «Северной пчеле» и целиком составлен из анекдотов и казусных случаев, описанных там. «Смесь» печаталась и в журналах – иногда сообщения ее были сенсационны: «Недавно… поймана рыба, принадлежащая к числу тех, которые в древности назывались сиренами. Голова и грудь ее совершенно подобны женским, и когда рыба поднимается из воды по пояс, то она издали довольно походит на женщину…»
Однажды Гоголь с А. О. Смирновой долго следили по «Русскому инвалиду» за передвижениями некоего майора, который по странной прихоти переезжал из города в город. В газете то и дело сообщалось о том, что он выехал из такого-то города и въехал в такой-то город. Гоголь даже придумал удивительную интригу этого путешествия, представляя в лицах самого майора, его денщика (или слугу), хозяев гостиниц, где он останавливался. Всплывала и таинственная цель поездки, носящая явно государственный характер, с почти шпионскими замашками. Это был сюжет Чичикова, только переброшенный в другую среду.
Гоголь читает в Москве статистику и географию, покупает карты средней России и Сибири, куда должен был отправиться его герой Тентетников. Годы жизни в Москве – это годы накопления знаний, собирания их про запас, для долгой жизни, для капитального сочинения о Руси. Нет, вовсе не собирался Гоголь останавливаться на втором и третьем томах «Мертвых душ». Он хотел написать книгу для юношества – «книгу, которая бы знакомила русского еще с детства с землей своей». Кроме этой книги о России, где было бы представлено «живое, а не мертвое изображенье», «та существенная, говорящая ее география, которая поставила бы русского лицом к России», он задумывает и пишет работу «Размышления о божественной литургии», делает выписки из отцов церкви, составляет материалы для словаря, готовит новое собрание сочинений, просматривая строго свои прежние творения.