Гоголь. Соловьев. Достоевский
Шрифт:
5) Отношение к княгине (Ахмаковой) — честолюбие, страсть и заговор. В конце концов, разъяснение, что такое Он. Но на заговор он решился отнюдь не из идеи, а из страсти.
6) Макар Иванов и т. д. Потрясающее впечатление, но не уничтожающее идею».
Достоевский редко высказывается с такой определенностью и ясностью о своих художественных планах. Это драгоценное свидетельство позволяет увидеть роман глазами автора и сравнить задуманное с осуществленным. Все пункты программы выполнены в окончательной редакции, а между тем она совсем не соответствует первоначальному замыслу. Правда, подросток приезжает со своей идеей и она претерпевает изменения от столкновения с людьми, от мятежа страстей, от духовной борьбы с отцом; и тем не менее смысл романа совсем не в этом, и подросток со своей идеей Ротшильда его не определяет. Схема действия сохранилась неприкосновенной, но художественное ударение передвинулось,
Когда Достоевский работал над «Бесами», внезапно появился Ставрогин и бесцеремонно занял место героя, приготовленное для Петра Верховенского. Такое же таинственное событие случилось с писателем при работе над «Подростком». Главенство Версилова было таким же самоуправством, как и преобладание Ставрогина.
Обаятельный и загадочный отец подростка выходит, как и Ставрогин, из «Жития великого грешника». Характеристика героя «поэмы» в равной мере относится к обеим «сильным личностям». Автор писал о своем «грешнике»: «Необыкновенный человек — умный, одаренный, сильной воли, широкий, великодушный, способный на высшие чувства, самоотвержение. Но полное отсутствие точки опоры. Вера колеблется и исчезает. Гордость безмерная».
Версилов — новое воплощение Ставрогина. Автор предал героя «Бесов» постыдной смерти через удавление, но освободиться от обольстительного демона не смог. Ставрогин продолжает жить в Версилове, проходит через новые падения, и восстания и страшная его живучесть побеждает.
В черновых тетрадях мы находим ряд характеристик этого загадочного человека. Писатель напряженно вглядывается в новое появившееся перед ним лицо, стремится схватить еще неясные черты, но в работу его вторгается похороненный им герой «Бесов», и зарисовки Версилова становятся, как две капли воды, похожими на портрет Ставрогина. При чтении заметок к «Подростку» поражает одержимость писателя личностью своего любимого героя. Иногда бывает трудно поверить, что записи относятся к Версилову, а не к Ставрогину. Например, такая заметка: «Тут важно то, что он проповедует изо всех сил христианство, свободу (Христову в противоположность социальной теории преступления) и будущую жизнь, прямо выставляет, что без Христа (православного) и христианства жизнь человека и человечества немыслима, потому что иначе жить не стоит. Так что, когда он разрубает образа, оказывается, что он сам ничему не веровал и был глубоким атеистом в душе, всегда, с изначала жизни своей, тем и мучился… «Мне понятно теперь его страдание», — говорит подросток.
Ведь не притворялся же он, когда усиленно Христа проповедовал, напротив, наивысшим образом искренно. Сам себя уверял, что верит. Самому себе доказывал, что есть вера, с чудовищем сомнений своих боролся, давил его, но то, наконец, и сожрало его.
Так же и Ставрогин проповедует православного Христа Шатову и старается убедить себя, что верит. Он тоже жаждет подвига, но е знает чувства покаяния, и смирение его оборачивается дьявольской гордостью.
О Версилове Достоевский пишет: «У него высокий идеал красоты, вериги для его достижения, ибо идеал — смирение, а все смирение основано на гордости… Самые позорные и ужасные воспоминания для не го — ничто и не тяготят раскаянья, потому что есть «своя идея», т. е. идеал. Идеал нечистый. Самообожание. Люди для не го — мыши».
Жестоко и преступно играет Ставрогин людьми, которых глубоко презирает: из-за пьяного пари женится на хромоножке, бессмысленно губит Лизу, отравляет душу Кирилова ядом атеизма, толкает на гибель Шатова. Так же высокомерно и безжалостно отношение Версилова к сыну. Мы чита ем: «Безжалостно, чтоб иметь документ и воспользоваться подростком, увлекает его в
132
То есть что «люди для него — мыши»
В «Бесах» Кирилов стреляется; в «Подростке» стреляется другой фанатик идеи — Крафт. Ставрогин в своем предсмертном письме пишет: «Великодушный Кирилов не вынес идеи и застрелился… Я никогда не могу потерять рассудок и никогда не могу поверить идее в той степени, как он».
Аналогична этому заявлению запись о Версилове: «Это может быть только широкость нашей русской натуры, — говорит он. — Теперь, впрочем, эта широкость (т. е. пламенная вера и в то же время цинизм) несколько суживается; Крафты застреливаются от идеи второстепенности России. А мы от таких идей только хорошели».
Ставрогин безраздельно владел воображением художника и диктовал ему свою волю: вместо нового героя Достоевский сочинял новые варианты к старому. Версилов постепенно превращался в двойника Ставрогина. По некоторым записям можно догадываться о борьбе автора со своим героем–инкубом. Сохраняя родовое сходство со своим старшим братом, Версилов начинает отделяться от него; тускнеют демонические черты, исчезает мертвенное оцепенение обреченности; новому «сильному человеку» оставляется возможность спасения через фаустовское «неустанное стремление». И главное: он наделяется горячим сердцем, способным на двойную любовь, земную и небесную (к Ахмаковой и жене). Версилов — не гальванизированный бесами мертвец, а живой человек, сомневающийся, мучающийся, любящий и верящий в идеал. В записках подчеркивается его эмоциальная порывистость. «NB. Важное. У этого Версилова все порывами: то нет надежды князьям, то вдруг сам отдает наследство, то вызывает, то отказывается от вызова, то молчит, то вдруг нахальное, оскорбительное, вне приличий, вне всякой меры письмо к Ахмаковой. Понять не могу, как такие скачки возможны были у такого самообладающего, ровного, спокойного и твердого джентльмена, как Версилов (замечание подростка)».
Своей горячностью, жизненностью, «живучестью», герой «Подростка» преодолевает оледенелую мертвенность Ставрогина. Но этого мало: чтобы оформиться как самостоятельная личность, ему нужно иметь свою идею. В мире Достоевского идея всегда образует духовный центр личности: личность всегда идееносна. В черновых тетрадях «идея» Версилова намечена неясно: в одной заметке говорится об «идеале благородства», в другой — о стремлении к добру «во что бы то ни стало».
Вот первая запись: «После рубки образов он приходит к подростку: «Целых последних восемь лет я воображал себя верующим», — говорит Он.
— Как же вдруг разуверились?
— Друг мой! Я всегда подозревал, что я ничему не верю.
— Итак, вы теперь начинаете жить… (неразборчиво).
— Нет, мой друг, сообразно с идеалом благородства, который составил себе.
— Кто же заставляет вас?
— Я сам себя заставляю.
Вот вторая запись: «I) Версилов убеждается в утрате и глупости всякого идеала и в проклятии косности на всем нравственном мире.
2) Некоторое время он насильно веровал во Христа.
3) Но вся вера разбилась. Осталось одно нравственное ощущение долга, самосовершенствования и добра, во что бы то ни стало (т. е., несмотря ни на какую потерю веры и ни на какое нравственное отчаянье), вследствие собственной сознательной воли, хотения во что бы то ни стало».
«Сознательная воля», сама ставящая себе нравственный закон, стремление к добру «во что бы то ни стало» напоминают нравственный императив Канта. Перед Достоевским возникает вопрос об автономии морали, и он хочет сделать Версилова носителем этой идеи. Туманный идеал «благородства» должен спасти «мечтателя» от пропасти атеизма. В черновиках автор называет Версилова «идеалистом» и восклицает: «Да будет благословенно имя последнего идеалиста». Утопия добра без Бога воплотится в его сне о золотом веке.