Голая королева. Белая гвардия-3
Шрифт:
— А что тут можно сказать? — спросил Мазур мягко. — Разве что искренне пожелать друг другу самого хорошего...
Он встала, и Мазур торопливо поднялся следом. Кинулась ему на шею, прижалась, стала целовать так жарко и шало, будто вот-вот должен был наступить конец света. Отстранилась первая, печально глянула в глаза. На ресницах у нее явственно поблескивали скупые бисеринки слез.
— Всего тебе самого хорошего...
— И тебе, — сказал Мазур.
— Подожди минутку...
Она торопливо простучала к столу низкими каблучками домашних туфелек, достала что-то из ящика — вроде бы небольшой замшевый мешочек. Подошла, зажимая его в кулаке, сунула Мазуру в боковой карман
— Только не думай, что это какая-то плата, просто — на память обо мне... До свиданья...
— До свиданья, — сказал Мазур, хоть и прекрасно понимал, что уместнее было бы произнести «прощай».
— А знаешь что? — словно бы спохватилась она. — Для меня эти французские мастера пиар придумали очень даже неплохой титул. Папа был Отец Нации, мне бы тоже полагалось нечто подобное. Решили, что «Матерь Нации» будет звучать чуточку смешно, учитывая мои годы, а «Дочь Нации» — не годится для королевы, какая она дочь, если она во главе всего? Пораскинули мозгами... Скоро начнем понемногу приучать народ. Я теперь Тавонго Теле — Надежда Нации. И не просто надежда, тут сходу и не переведешь... Последняя надежда, единственная, всеохватывающая...
— Недурно, — сказал он, заставив себя улыбнуться. — Всего хорошего... Тавонго Теле.
Четко повернулся через левое плечо и вышел в коридор, подумав при этом: ну что же, в принципе, красиво развязали, без многословия, долгих прочувствованных прощаний, пустого пафоса и всего такого прочего. Тавонго Теле, ишь ты...
Обратный путь по знакомым коридорам — которые вскоре, как и многое другое, надлежало выкинуть из памяти он опять-таки проделал без малейших инцидентов. Когда машина выехала за ворота, он не оглядывался и не смотрел по сторонам, сидел, словно аршин проглотил, и мимолетную горечь уже легко вытесняя не только радостью от предстоящего возвращения домой, но и другие, чисто профессиональные чувства: он привычно начинал з а б ы в а т ь — но далеко не все, потому что предстояло еще писать толстенный отчет. Как не раз уже случалось, ему казалось, что все, остававшееся позади, тает, пропадает, словно дымок костра. Ни разу еще не случалось, чтобы он возвращался в покинутые однажды далекие страны и города. В голове всплыло:
— По несчастью или к счастью,
истина проста
никогда не возвращайтесь
в прежние места...
«Ворошилов» со спущенным трапом показался опустевшим, безлюдным — если не считать застывшего с автоматом на груди у его подножия часового и троих в форме, стоявших у планшира — явно в ожидании Мазура. На пирсе не наблюдалось никакой лишней суеты, разве что метрах в пятидесяти от причала торчала кучка жандармов, человек с дюжину — бдили, поганцы...
Когда они вылезли, полковник Зулеле сказал:
— Мне очень жаль, что вы нас покидаете, мон женераль. С вами было... как-то надежно и спокойно.
Мазур с искренним расположением пожал ему руку — к Зулеле он всегда относился с симпатией. Болван редкостный, но есть в этом свои светлые стороны: никогда не впутывался ни в какие интриги, не казнокрадствовал, взяток не брал, — а человек поумнее на таком посту состояньице бы сколотил...
— Мне тоже жаль, — сказал Мазур. — Берегите королеву.
Жаль, что от Зулеле слишком мало зависит — он вполне способен заслонить Натали от пуль собственной грудью, но этого слишком часто мало...
Откозыряв вытянувшемуся в струнку полковнику, Мазур, не оглядываясь, направился к трапу. Часовой пропустил безо всяких. Мазур взбежал наверх, шагая через две ступеньки — к черту генеральское достоинство, игры кончились...
— Ну, наконец, — сказал Лаврик чуть сварливо. —
— Неоткуда было связаться, — сказал Мазур.
Пожал протянутую руку — командир корабля, кап-один, постарше Мазура лет на пять. «Первый после Бога», оглядев Мазура с головы до ног, усмехнулся с обычной у флотского народа беззлобной подначкой:
— Регалий свежих...
— У меня еще полицейская медаль есть, — ответил Мазур ему в тон. — Не стал цеплять — плохо сочетается...
— Лихо... Это кто же вы теперь?
— Если по-нашему, то генерал-майор, — хмыкнул Мазур.
— Лихо... — повторил капитан. — А тут ходишь-ходишь по белу свету и не знаешь, получишь ли первую «мохнатую» [1] ... Извините, Кирилл Степанович, пора на мостик...
Он кивнул, повернулся и направился к надстройке, сопровождаемый старпомом, капитан-лейтенантом помоложе Мазура. Мазур задумчиво смотрел ему вслед, предшественник каперанга, командовавший «Ворошиловым» в Эль-Бахлаке, первую адмиральскую звезду получил в сорок два, — а в сорок пять умер от сердечного приступа, сидя под тентом на веранде в доме отдыха: очень уж непростой кораблик эсминец «Маршал Ворошилов», пережил немало хитрых передряг, таких, что нервы у командира горят, как бикфордовы шнуры, и душу, как в песне, режет напополам...
1
Шутливое название адмиральской звезды — Автор.
Часовой поднялся на борт, вахтенные проворно убирали трап. Все команды, что сейчас отдавались, Мазур прекрасно знал: «Убрать трап, отдать щвартовы! По местам стоять, с якоря сниматься! Малый ход!»
Право слово, история повторялась во многом, что случается не так уж часто — он стоял почти на том же месте, что и десять лет назад, глядя на уплывающий берег. Правда, в отличие от Эль-Бахлака там все было спокойно, и не тянулись в небо дымы многочисленных пожарищ. Но с у т ь оставалась той же самой: как и тогда, они проиграли без всякой в том собственной вины, просто-напросто от того, что не от них зависели удача и проигрыш. Но на душе, как и тогда, было чуть муторно...
— Ну, что... — сказал Лаврик (чьи мысли и чувства, очень возможно, шли параллельным курсом). — Упрекнуть нас не в чем, мы сделали все, что могли, и, как заведено, чуточку больше... Попрощался?
— Ага, — сказал Мазур, глядя на далеко отодвинувшийся берег.
— Что это у тебя карман топырится? — сказал востроглазый Лаврик. — Подарила что-нибудь на память?
— Ага, — сказал Мазур. — А я не смотрел, что...
Он извлек из кармана небольшой замшевый мешочек, легко развязал узелок и перевернул его над согнутой ковшиком ладонью. На ладони у него оказался чуть продолговатый, не менее перепелиного яйца величиной, красиво граненный прозрачный камень, словно бы светившийся изнутри в лучах клонившегося к закату солнца.
Лаврик присвистнул:
— Мелкий сувенир на память, ага... Я не ювелир, но примерно представляю, сколько такой бриллиантик должен стоить: шесть нулей после циферки, а циферка, очень может быть, и не единичка.
В долларах, я имею в виду.
— Надо же, — без выражения сказал Мазур.
И, не размахиваясь широко, швырнул бриллиант за борт — и тот, сверкнув искристыми лучиками, исчез в воде, почти не плеснув. Мазур приподнял руку, разжал пальцы. Небольшой мешочек сорвало у него с ладони легким ветерком и тут же унесло за борт. Мазур не провожал его взглядом.