Golden Age

Kaisa123

Сьюзен прокашлялась. Она слишком долго говорила без остановки, и голос двенадцатилетней девочки совсем охрип. Люси за все время не произнесла ни слова. Она внимательно слушала нарнийскую легенду, положившую начало Суэр-Гуину и дню летнего солнцестояния. Когда история закончилась и Сьюзен замолчала, младшая из сестер натянула одеяло до самых ушей и тихо вздохнула. Ясно было, о чем она думает каждый раз, когда в спальне для девочек воцаряется тишина.

Сьюзен не нравилась вспоминать о том, чего уже не вернешь. Зачем бередить старые раны? Впрочем, к ней Люси пришла самой последней. Питеру было явно не до нее. Эдмунд огрызался на всех, не только на сестренку, и связываться с ним было себе дороже. Все злые и словно с цепи сорвались. Да, трудно смириться с тем, что они покинули Нарнию, которой так долго правили. Да, сложно привыкнуть к прежней жизни, но с каждым днем это давалось все легче. По мере того, как стирались воспоминания,

прежняя школьница Сьюзен Певенси вытесняла королеву Сьюзен Великодушную. Дай ей сейчас в руки лук, вряд ли стрела попадет в центр мишени. Она достигнет цели, но через пару недель и этого не будет. Разве все так плохо? Наконец они увидят маму, ведь обратный поезд уже завтра умчит братьев и сестер домой, прочь от платяного шкафа, открывшего тропу в новый мир. Жаль, что для остальных дом был уже не здесь, а там, среди зеленых лугов и полей, густых лесов и журчащих ручьев. Там, где резвятся наяды, играют на дудочках фавны и морской бриз надувает алые паруса роскошных кораблей. Для всех расставание с Нарнией стало трагедией, и только Сьюзен ловила себя на том, что даже рада этому.

Ее жизнь там так и не сложилась. Королева, которую все любили, которую обожали и боготворили, не нашла того, чего жаждало ее сердце. Она была любима, но так и не полюбила в ответ. Сьюзен успела смириться с этим и прожить последний год вполне мирно, сдружившись с собственной печалью и убедив себя, что большего ей и не нужно. Самообман разлетелся вдребезги, когда за деревьями мелькнул волшебный Белый Олень, исполняющий желания. У нее, Сьюзен, было то самое желание – запрятанное в самые глубины, оно вынырнуло наружу, почувствовав близость свободы. Не потому ли королева первой мчалась за Оленем, больше похожим на лесного призрака? Не потому ли подгоняла всех остальных? Для других это было забавой, небольшой авантюрой. Она боялась упустить дарованный судьбой шанс и надеялась, что магия поможет ей заглушить тоску, притупить боль. Разумная королева, ценившая всегда логику, отчаялась настолько, что поверила в колдовство. Сказать, что оно не сработало, не поворачивался язык. Судьба коварна: желания порой могут осуществляться. Сьюзен хотела изменить свою жизнь, прекрасную, веселую, но неизменно одинокую – и получила тот шанс, о котором молила Оленя. Теперь ей было не двадцать семь, а вновь двенадцать. Ушедшие юность и молодость вновь в ее распоряжении, как и уроки, полученные в Нарнии. Сьюзен может прожить эти пятнадцать лет заново, руководствуясь полученным опытом, - разве не хорошо это? Наверное, само наличие вопроса показывало, что не очень. Радоваться тому, что родных терзает хуже пытки, было бы слишком эгоистично. Сьюзен сочувствовала им, но не понимала, зачем так рвать душу на куски. Пора бы взять себя в руки и начать жить нормально!

Люси свернулась калачиком и задремала. Завтра было рано вставать на поезд, но сестры как обычно засиделись. Не было в их распоряжении ни уютной гостиной, ни друзей рядышком, чтобы коротать вечера за оживленной беседой. Сьюзен неслышно поднялась, запахнула халат. Не помешало бы проведать мальчиков. Эдмунд наверняка не спит и придется его укладывать силком, с ссорой и руганью. Питер, единственный, кого младший брат слушался, сейчас не был помощью, на которую Сьюзен привыкла рассчитывать. Он ушел в себя, и никому не под силу было проломить стену, которой доверчивый Питер отгородился от прочего мира. Девочка не могла себя заставить его за это отругать.

Питер тосковал. Ему, как государю Нарнии, волшебная страна вошла в душу, в плоть и кровь и выходила оттуда с невыносимой болью. Брат, кажется, помнил все: каждый уголок, брошенный теперь на произвол судьбы… Свою семью, которую он оставил. Когда четверка вывалилась из шкафа, то не осознавала, что их история закончилась. Возврата больше нет, и задняя стенка не приоткроется, не пропустит в лес, где призывно горит фонарь. Сьюзен покорно позволила воспоминаниям уходить, лицам – стираться, прекрасному сну – забываться с каждым днем. Питер сопротивлялся, как мог. Его ломало, будто упорство могло взять верх над магией. Только после разговора с профессором Керком Верховный король чуть успокоился. Он не мог смириться - просто пытался принять ненавистный факт. Сьюзен не удивилась, когда нашла его кровать пустой. Государь, которым Питер никогда не перестанет быть, в последнюю перед отъездом ночь пошел прощаться. Кровать Эдмунда также была пуста.

Питер, прежде открытый и добродушный, мало разговаривал. Привычка держаться стойко и с достоинством не покидала его и впредь. Разве что на родных, случайно забравшихся в самую душу, мальчик мог рявкнуть, о чем позже очень жалел. Эдмунд переживал выпавшее им испытание противоположным образом. Он мог сорваться, накричать, чего за спокойным и хладнокровным королем прежде не водилось. Наверное, трудно было из сильного мужчины вновь стать мальчишкой. Сьюзен пару раз слышала грохот на другом конце дома. Мечи,

взятые из рыцарских доспехов, были брошены неподалеку. Кто из братьев брал оружие, догадаться было нетрудно. Справиться с Эдмундом девочка не могла. Питер на помощь не приходил. Это злило: с чего это она должна всех вразумлять? В то же время внешнее спокойствие Питера Сьюзен радовало. Она была не одна в своих стараниях, не одна силилась привыкнуть к прежней жизни! Тем странней было то, что оба брата решили прогуляться, игнорируя миссис Макриди. Благо, Сьюзен знала, где полуночников следует искать.

Ноги сами привели ее в коридор, по которому они совсем недавно бежали, ища убежище от злобной смотрительницы. Девочка то и дело оглядывалась: не хватало на нее наткнуться. Еще издалека она услышала странный шум, в котором признала звуки борьбы. Сьюзен ахнула и побежала как можно скорее. Ее худшие догадки подтвердились. В комнате со шкафом шла ожесточенная драка, точнее, ее жалкое подобие. Эдмунд с рычанием пытался врезать брату что есть сил. Питер, куда выше и крепче, без особых усилий удерживал его кулак и смотрел с явным непониманием. Сьюзен застыла на пороге, придерживая дверь. Слова укора так и не слетели с губ, стоило ей заметить на глазах Эдмунда слезы. О чем безмолвно спорили братья, отчего в карих глазах впервые за долгие годы светилась зависть, а в голубых - внезапное осознание и сочувствие? Сьюзен не понимала и охнула, когда ее грубо оттолкнули с дороги. Эдмунд не церемонился и выскочил из комнаты, стоило этой странной зрительной связи распасться, а спору - завершиться. Девочка посмотрела на Питера. Тот выглядел виноватым, оттого несчастным, однако объяснять ничего не стал. Сьюзен, смирившаяся с колющей обидой давным-давно, спрашивать не стала.

Эдмунд летел, не разбирая дороги. Загрохотали доспехи, в которые он врезался на бегу, - плевать! Оглушительно хлопнула дверь за спиной – ну и черт с ней! Слезы, предательские слезы, которых младший король Нарнии не лил сколько лет подряд, застилали взор. Они душили, не давали останавливаться. Меньше всего Эдмунд хотел, чтобы его увидели пускающим сопли, но было слишком больно и обидно. Потому он бежал, куда глаза глядят, пока не споткнулся на очередной лестнице. Это добило, снесло последние барьеры. Так и сев на ступенях, мальчишка обнял колени и, уткнувшись в них лицом, глухо зарыдал.

Это все Питер. Чертов Питер, да будет он проклят, который из-за своего горя не видит тоски родных. Люси нуждается в нем, в его ласке и заботе – а он только о себе и думает. Неужели непонятно, что он не откроется и им не вернуться назад?! Или Питер не понимает, что он оставил семью в Нарнии и теперь бросает еще и здесь? Но не это вызывало внутри жгучую тоску. Питер хотя бы помнил, кого покинул в Кэр-Паравале. Его память нисколько не пострадала при переходе из мира в мир и сохранила лица Арханны и детей. Государь сколько угодно мог считать это проклятьем, лишившим его покоя и сна. Для Эдмунда это было высшим из даров, что могли преподнести небеса, ибо его воспоминания были окутаны туманом.

С каждым днем картины прошлого становились все более неясными. Он помнил море, пенистые волны и вкус бриза на губах – но никого из своей команды, даже лучшего друга, с которым столько путешествовал. После кануло в небытие и его имя, которое Эдмунд силился вспомнить, но попросту не мог. Безвозвратно ушел и Рабадаш, даже его мальчик был бы рад увидеть вновь, настолько велико было его отчаяние. Когда он выпал из шкафа, все это было свежо в памяти. После оно начало забываться, как интересный сон. Чуть отвлечешься – и с ужасом понимаешь, что помнишь меньше. Эдмунд бессовестно стащил меч из ценной коллекции оружия и понял, что не может его даже поднять. Руки слишком слабые, тело не помнит движений, будто и не сражался он в грандиозных битвах, не вел армии в священный бой с именем Аслана на устах. Словно и не был он младшим королем Нарнии и все это реально было сном. Глупым волшебным сном…

Нет. Эдмунд встал, позорно шмыгая носом и вытирая слезы рукавом пижамы. Босые ноги обжег прохладный деревянный паркет. Мальчик поплелся обратно в спальню. Вечно сидеть тут, на лестнице, глупо, и не потому что он боится миссис Макриди. На нее Эдмунду было плевать. Это не могло быть сном, ибо никакой сон не поселит в сердце сверлящую, сжигающую изнутри тоску. Она была всегда рядом, душераздирающая, сводящая с ума. Непонятная, и это убивало больше всего. Эдмунд не знал, что ее вызывает. Он словно забыл что-то очень важное, игравшее в его жизни значимую роль. Пропажа этого рвет на части, не дает дышать. Внутри все ноет, будто кусок его самого вырезали наживую и оставили зияющую дыру кровоточащей. Питер наверняка испытывал то же самое. Вся разница между ними заключалась в простой истине. Государь был счастлив хотя бы потому, что помнил тех, по ком тоскует. Младшему королю не досталось и этого. Все, что ему отвела судьба, - это видение. Повторяющееся каждый раз видение, высасывающее силы и твердящее: все, что они пережили, было правдой.