Голем 100

Бестер Альфред

— Нет, ничего... все в порядке... — бормотал Блэз, ясно понимая, что никого ему не обмануть.— Я... просто я хотел выяснить... спросить, как... как господинЖгун... как он расплачивался с Рубором Тумором. Нигде сейчас не найти шиллингов.

— Я делал бляшки из сухого льда, — улыбнулся Жгун. — Да не волнуйтесь так, доктор. Я никому не расскажу о признаниях Ильдефонсы Лафферти. Вы са­ми расскажете госпоже Нунн ровно столько, сколько сочтете нужным.

Глава 10

— Тебе придется взять ее на себя, Гретх. Я не могу ее видеть. Не хватит духу.

Они шли по Пассажу — надежно охраняемому по­лицией длинному

бульвару в Гили, с шикарными мага­зинами по сторонам. Здесь разрешалось передвижение только пешеходам. Допускались только покупатели с удостоверениями класса А.

Шима был очень расстроен. Гретхен пыталась успо­коить его и удовлетворить свое любопытство.

— Ну что такое, малыш? У тебя что-то было с Иль- дефонсой Лафферти? Да?

— Два года назад. Девушка из Ипанемы.

— Ипанема — это должно что-то мне говорить?

— Сотни лет назад был очень популярный шлягер о девушке на пляже, которая не смотрит на влюбленно­го в нее парня. Чудесная песенка.

— Ильдефонса тоже чудесная?

— Мне так казалось.

— Тогда почему этот crise de nerfs [25] ? У тебя была куча баб.

— Все — до встречи с тобой, и не так уж и много.

— Ты и на других так же реагируешь? Не можешь, духу не хватит?

— Я их даже по именам не вспомню.

25

Истерика (фр.).

— Так что такого особенного в мадам Лафферти?

— Она меня убила.

— Это была любовь?

— Для меня — да.

— Так и осталось?

— Если я все еще умираю — это любовь?

— Любовь не должна убивать.

Некоторое время они шли молча, неторопливо про­бираясь в толпе спешащих за покупками. Вдруг Шима заговорил — быстрым шепотом, отводя глаза, словно признаваясь в чем-то постыдном:

— В сороковых годах в Джонстауне... я был тогда ребенком...

— Джонстаун в сороковых? Тогда был пятый потоп?

— Ну да, но я о другом. Мой дед — я его звал Дедул — вдруг решил, что не доживет до того времени, когда я вырасту, и решил довольно зверским методом узнать мое будущее.

— Как?

— Он дал мне пятидесятифранковик. Золотой.

— Франки?

— Ну да, Дедул у меня был по французской линии. В те годы на золотой в пятьдесят франков можно было купить как... ну как на сто компьютерных кредитов сей­час. Для мальчика — целое состояние.

— А в чем же зверство?

— Монета была фальшивкой.

— Боже! А он знал?

— Ну ясно, знал. Он это сделал нарочно, чтобы посмотреть, как я поведу себя, когда обнаружу поддел­ку: попытаюсь всучить ее, продать, обменять, стану просить у него настоящую монету, стукну на него куда следует, ну не знаю, что еще.

— И что ты?

— Ничего. Когда я понял, что его подарок — фаль­шивка, мне стало больно, я был разочарован, но так ничего с этим и не сделал. Я засунул монету в ящик и ничего о ней не говорил. Дедул очень расстроился. Он сказал: «Ah, le pauvre petit [26] никогда не сможет отра­жать удары судьбы».

26

Бедный малыш (фр.)-

Шима замолк. Подождав, Гретхен спросила:

— К чему это ты?

— Я размышлял. Я очень хотел, я верил, что Ильде­фонса дарит мне настоящее золото, а в ответ я дарил

ей все, что мог.

— Ну да, включая любимый бриллиант! — с ревни­вой резкостью бросила Гретхен.

— Я стараюсь дать тебе больше, чем бриллиант. Я старался и ей дать больше, но она была как та фальшивая монета. Подделкой. Я ее тоже засунул поглубже в ящик. Я не могу достать ее снова.

— Так что, за этим блестящим, гениальным, остро­умным фасадом — всего лишь бедный романтик, schnook [27] ?

27

Простак (идиш).

— Я не держу удар — потому и прячусь всю жизнь за стенами лаборатории. Есть только одна достоверная вещь в мире — Третий закон Ньютона о юморе. Для каждой шутки есть равная по величине и противопо­ложно направленная боль.

Гретхен поцеловала его в щеку.

— Обещаю, что буду с тобой очень-очень добра и ласкова. Я беру на себя эту сучку Ильдефонсу.

— Она жесткая баба из Ипанемы, Гретх. Ее так про­сто не расколешь. Чувств у нее нет никаких, я-то знаю.

— Не мытьем, так катаньем я получу то, что нам нужно. А ты держи тот ящик запертым, ладно? Еще лучше — выброси ключ.

* * *

Ильдефонса Лафферти была готовой мишенью для атаки. Гретхен все поняла и спокойно поместила ее на полочку за один молниеносный взгляд, которым она ее царапнула — так, как могут только женщины. Краше­ные ярко-рыжие волосы, хотя совершенно явно она бы­ла натуральной рыжей — об этом свидетельствовали и молочно-белая кожа, и брови, и ресницы] и холмик Ве­неры, просвечивавший сквозь прозрачное белое одея-

ние. («Выставилась напоказ! Дешевка!») Среднего ро­ста. Аппетитная. Выпяченные сочные груди. («Ей бы сбросить пяток килограммов».) Самоуверенная. Вы­зывающая. Так и сияет — чем? («ChutzpahИ Отврати­тельная. Как Блэз только мог?..»)

— Ну? Что ты увидела? — с вызовом спросила Иль­дефонса.

Гретхен приняла брошенную перчатку:

— Что ты — открытое приглашение насильнику.

— Спасибо, но лесть тебе не поможет. Заходи. Гретхен Бунн, не так ли? (О приходе Гретхен точно и внятно сообщила снизу охрана Оазиса.) Заходи же, Гретхен Бунн.

«Блэз прав — с этой штучкой будет нелегко».

Ильдефонса провела Гретхен из зеркальной прихо­жей в громадную гостиную странного и увлекательного вида. Повсюду были расставлены подсвеченные витри­ны, набитые удивительными собраниями солнечных часов, слуховых рожков, тростей, спичечных коробков с порнухой на этикетках, презервативов, посмертных масок, собачьих ошейников. Однако детали выглядели смазанными в присутствии самой обольстительницы. Ее полыхание затмевало все вокруг, о чем она сама знала очень хорошо. Гретхен, однако, получила удовольст­вие, видя, что, несмотря на ошеломляюще богатые при­родные дары этой fata Morgana [28] , ей недоставало изяще­ства движений. «Плохая координация, но, вероятно, не в постели».

28

Мираж, наваждение. По имени феи Морганы, героини артуров- ского цикла.