Гольф с моджахедами
Шрифт:
— Во имя Аллаха милостивого, милосердного, — сказал себе хрипатый и повторил суру, как и полагалось, по-арабски.
Ему предстояло неприятное объяснение с хозяином. Он, что называется, уронил поводья и потерял стремена. Впервые на его памяти в Москве не сработало абсолютное оружие — деньги. Четыре крупных человека с погонами, которых служба контрразведки финансового имамата «Гуниб» подкармливала, да, видимо, закормила до неповоротливости, прозевали как, кто, где и когда «зацарапал» деньги. Деньги, сменившие руки только три раза. Третьим был стоявший спиной к хрипатому замызганный офицерик.
Микрофон
— Хизир, — сказал босс, на этот раз по-чеченски. — Я хочу, чтобы Милик ночевал в гостевой вилле внизу, с этим…
— Севастьяновым?
— Да, с ним.
— Вы один, хозяин?
— Один, Тумгоев вышел… Включи в вилле видео — и аудиоаппаратуру на постоянную запись. Потом посмотри на них и послушай…
— Слушаюсь, хозяин.
Босс помолчал.
Хрипатый ждал.
Тумгоев, который должен был забрать «кафира» — неверного, уже топтался, наверное, под дверью, выжидая, когда над косяком загорится зеленая лампочка, разрешающая войти, вместо красной, воспрещающей. Держать перед красной лампочкой бешира оперативной разведки означало распалять его ненависть. Тумгоев, конечно, догадывался, что попал под испытание рулеткой Аллаха по настоянию Хизира. Да ещё на глазах офицерика и гребенского казачишки, которого давно пристрелили бы, не имей он револьверов, почитаемых по суеверному поверью. Это было «святое оружие», неизвестно кем занесенное в горы. Бешир, вне сомнения, припомнит свое унижение Хизиру Бисултанову, человеку низкого происхождения, выбившемуся в число мюсиров «Гуниба», как считают завистники, по счастливой случайности…
— Хизир, — сказал босс, — меня не оставляет чувство, что этот… в кожаном пальто, появившийся в Раменском…
— Да, хозяин?
— Меня не оставляет чувство, что он находится здесь, рядом с горой. Что скажешь?
— Я проверю.
— В этом есть необходимость, Хизир?
— В этом нет необходимости. Я сделаю так, чтобы успокоить себя. У меня болит сердце, хозяин, когда у вас на уме мои заботы. Рабита, хозяин.
— Что это?
— Вы мой муршид, по-арабски — наставник. Ваши мысли передаются мне на расстоянии. Не знаю, как и объяснить… Такое называется — рабита. Это летает… как ангелы… от вас ко мне.
— Ты хаджи, [1] тебе виднее… Наши заботы общие.
Босс отсоединился.
Хизир включил зеленую лампочку. Никто не вошел.
— Подойди к китайской картине и упрись в неё носом, — велел Бисултанов русскому и открыл дверь. За ней никого не было.
Подобрав черный мешок со своего стола, он нахлобучил его на голову вздрогнувшего от неожиданности Милика и подтолкнул курьера к двери. Уже захлопнув её, Хизир с досадой вспомнил, что оставил в кабинете электромагнитую карточу-ключ. Это означало, что придется идти в шифровальную часть, отмечать в журнале причину — забывчивость — и брать дубликат. Забывчивость у Бисултанова?
1
Хаджи — звание человека, совершившего хадж, паломничество в Мекку.
Красноречие горцев — умение молчать. Об этом случае будут долго молчать в конторах «Гуниба». В том числе и в салоне хозяина.
Хизир мягким толчком втолкнул офицерика в подошедший подъемник.
— Ты опознаешь кожаного из Раменского, если я сведу вас? — спросил он Милика. — Допустим, в Москве, на улице, издалека…
— Опознаю.
— У тебя как с памятью?
— Нормально, не жалуюсь.
— Приподними край мешка. Смотри не на меня, только вниз. Номер спутникового телефона на этой картонке… Мобильник не при мне. Бесполезно наводить по нему ракету. Запомни это. И теперь запоминай номер.
— Запомнил.
Он запомнил и смотревшие в стороны, словно у балерины в третьей позиции, ступни, скособоченные внутрь, а не вовне, как у большинства горцев. Дознаватель на ходу ширкал коленкой о коленку. Это Милик услышал ещё в коридоре на пути к лифту.
— Сколько обещал Тумгоев за выход на источник, отправивший меченые доллары?
— Две тысячи.
Створки подъемника раздвинулись. Солнце, оказывается, исчезло. Валила метель. Мешок он опустил не до конца.
— Получишь две пятьсот. Передаст твой начальник в казино «Чехов». В Москве ничего не делай. Ничего! Понял?
— А если Тумгоев…
— Скажешь, что не удается. Ищешь. Звони мне каждые три дня. От меня связи не жди. Запомнил?
— Запомнил.
Хрипатый свистнул. Из метели появились два боевика.
— Кафира — к Тумгоеву, — сказал Хизир и, вдавив кнопку, закрыл створки лифта.
Хозяин «Гуниба» писал на русском:
«Беды в любой структуре приходят снизу. И когда такое случается, размышлять некогда. Прибыль или убыток весьма часто зависят от мимолетных обстоятельств или маленьких людей. Если не успел обдумать мелочи и пренебрег изучением маленьких подчиненных, скорее всего опозоришься. Конечно, позора избежать всегда можно — умертвив себя. Предки делали это, бросившись грудью на кинжал. Это — пример для действий при поражении. Честь не запятнана, но дело не сделано. Мы, чеченцы, часто заняты только своей честью и свободой. Современный мир думает теперь и о выгодах.
Вывод: ночью и днем нужно обдумывать каждую непредвиденную возможность.
Примечание: хотя, с другой стороны, расчетливые люди достойны презрения. Потому что расчеты их обычно основаны на рассуждениях об удачах и неудачах, а такие рассуждения не имеют конца. Ученые, эксперты и подобные им люди за умствованиями и разговорами скрывают свое малодушие. И алчность, конечно. Только не все видят это.
Главный вывод: в любой структуре беды идут снизу, от умников низшего эшелона…»
Он с удовольствием перечитал на мониторе законченный пассаж для учебника по теории и практике традиционного кавказского предпринимательства, над которым работал.
«Беды в любой структуре приходят снизу».
С какого уровня явилась нынешняя? Ясно: с того, где паковали долларовые купюры в полиэтилен. В цинки они легли зацарапанными. Бородатый очкарик в кожаном пальто и картузе «под Жириновского» — птица невысокого полета. Генералы в экономической контрразведке ФСБ ради двух патронных цинков с наличными задницу от кресла не отклеят. Не поедут на аэродром в ночь и ненастье с приклеенной бородой.
Кто решился нарушить гарантированный Москвой и Грозным суверенитет «Гуниба»?