Голгофа XX века. Том 1
Шрифт:
«Мой любимый, ненаглядный Артуринька! Сегодня 10 дней (подумай, целых 10 дней), как случилось это несчастье, как наступила для меня сплошная ночь — ни солнышка, ни яркой зелени я не замечаю, и только когда идет дождь, становится как-то чуточку легче. Мой милый, все мои мысли с тобой! И только одно желание, чтобы ты был здоров, чтобы мужественно вынес все. Ведь я не верю, что они не разберутся. Возьму фотографию Ежова, смотрю на его такие прозрачные, чистые глаза и удивляюсь до бесконечности. Ну как он мог поверить, что ты мог сделать что-нибудь плохое? Ему бы надо было беречь тебя, ведь ты самое идеальное существо, лучший партиец, самый чистый, с кристальной
Милый, милый Артурик, ты только крепись! Я верю, что скоро ты положишь свою усталую головку ко мне на грудь. Ведь тебя обидеть — все равно что ребенка маленького. Такие люди, как ты, родятся раз в 100 лет — тонкий ты и чуткий человек.
Маленький, как же ты без молока и воздуха? Ненаглядный! Милый ты мой, любимый, хоть бы мизинчиком тебя потрогать! А что самое тяжелое, так это ночь. Я так напугана этими ночными приходами, что от малейшего шороха прихожу в ужас — иногда мне кажется, что и за мной придут.
Знай, мой маленький, я всегда с тобой и люблю тебя всегда, всегда, каждую минуту!
А вот письмо от 25 мая.
«Артурик! Сегодня, проходя мимо внутренней тюрьмы и увидя кусочек крыши, той, под которой ты находишься, я почувствовала себя так плохо, меня охватил такой ужас, что стало по-настоящему дурно. Хотелось крикнуть, что я тут, что люблю тебя нежно, что волнуюсь за твое сердечко, за твое здоровье! Дают ли тебе молоко? Ведь там нет ни мыла, ни зубной щетки. Как меня терзает все это… Придется вновь повесить на стену фотографию Николая Ивановича Ежова».
Прошла полная кошмаров ночь, и Инна Михайловна снова берется за перо.
«Доброе утро, мой дорогой! Сейчас бегу на Кузнецкий. Интересно, возьмут все-таки для тебя деньги или нет?
А у меня к тебе большая, розовая нежность, вспоминаются твои добрые глазеночки и весь ты такой милый. Знаешь, я как-то сегодня успокоилась и решила всецело положиться на Николая Ивановича. Уж очень ты о нем много хорошего рассказывал, не могу забыть твоих чудных слов о нем, о твоей особенной нежности к этому хорошему товарищу. Лишь бы он сам все разобрал — уж он-то поймет, что ты опутан какой-то сволочью, в этом я не сомневаюсь. Если Николай Иванович сам разберется в этом деле, то все будет хорошо.
Люблю тебя крепко, мой милый, замечательный. Мечтаю о нашей встрече. Целую много раз твою головочку».
Не знаю, как вы, дорогие читатели, но я, прочитав эти письма, несколько дней не находил себе места. Что же это было за время?! Что за вурдалаки дорвались до власти?! Ну хорошо, допустим, что Артузова убрали за то, что слишком много знал. Но жена-то тут при чем?! Так нет же, им было мало Инны Михайловны. Уничтожив ее, взялись за родственников Артура Христиановича: в лагерях оказались две родные сестры, одна двоюродная, их мужья, брат. Расправившись с первым поколением, взялись за второе: одних племянников сгноили в тюрьмах и лагерях, других выгнали с работы и оставили без куска хлеба. Но самую иезуитскую подлость совершили по отношению к сыну. Когда взяли отца, Камилу было всего четырнадцать лет. Четыре года с изуверским садизмом ждали, когда он повзрослеет, и в 1941-м, даже не дождавшись совершеннолетия, Камила посадили. Пять лет оттрубил он в ГУЛАГе, чудом остался жив, но и после этого его не оставляли в покое — в Москву он вернулся лишь на склоне лет.
Так что
Между тем следственная машина продолжала работать, причем на полных оборотах. 15 июня Артузова вызывают на второй допрос.
— В распоряжении следствия имеются материалы о том, что вы в своей антисоветской и шпионской деятельности были связаны с бывшим наркомом внутренних дел Ягодой.
— Не желая усугублять свою и без того тяжелую вину перед советским государством, должен сознаться, что я скрыл от следствия свою преступную связь с Ягодой и свое участие в антисоветском заговоре, им возглавлявшемся.
— Когда и при каких обстоятельствах вы были завербованы Ягодой? Знал ли он о вашей шпионской деятельности?
— Став на путь полного раскаяния, теперь уже окончательно, я решил рассказать следствию всю правду. Ягода действительно завербовал меня на почве того, что знал о моей шпионской деятельности, но не с немцами, а с французами… И вообще, я работал на три разведки. В 1919 году я был завербован для ведения шпионской и разведывательной работы в пользу Франции, в 1925 году в пользу Германии и в 1932 году в пользу Польши.
Фантастика, не правда ли?! Работать бок о бок с Ф. Э. Дзержинским, нанести гигантский урон белогвардейскому движению, а заодно интересам Франции, Польши и Германии, в то же время являясь одним из самых ценных агентов этих стран, — такое не придумать самому изобретательному автору детективных романов. Но следователи, не делая никаких попыток проверить показания Артузова, охотно ему верят. И снова возникает мысль о каком-то сговоре, о какой-то хитроумной игре, ведущейся по неизвестным нам правилам.
Вы только послушайте, что отвечает Артур Христианович на вопрос, кем был завербован во французскую разведку.
— Во французскую разведку я был завербован своим двоюродным братом А. П. Фраучи. Это произошло летом 1919 года на его квартире. Он долго убеждал меня в том, что я совершаю безумие, помогая большевистской революции, которая не может дать положительных результатов, советовал бросить мою честную работу для советской власти и подумать о семье. Когда я категорически отказался, он заявил, что в случае восстановления порядка я буду обязательно повешен и меня не спасет перемена фамилии Фраучи на Артузова. Я понял, что А. П. Фраучи угрожает выдать меня белым как активного чекиста.
Брат вербует брата и угрожает ему виселицей — любопытный поворот, не правда ли! Но следователи, не моргнув глазом, проглатывают эту ахинею. Они даже не поинтересовались, почему Артузов не вывел его на чистую воду или, как делал не раз, не перевербовал на свою сторону — а ведь это было вполне возможно, так как А. П. Фраучи еще десять лет жил в СССР. Не смутило их и то, что на допросах Артузов называл имена людей, которые были либо вне досягаемости ежовцев, либо уже арестованы, осуждены и казнены.
— Какие материалы вы передавали через А. П. Фраучи французским разведывательным органам? — гнули свое следователи.
— Все материалы вспомнить трудно. Помню, что было передано много документальных и агентурных материалов о сотрудничестве между Красной Армией и рейхсвером по линии «Гефу», о визитах военных лиц в Германию и РСФСР, о военно-технической помощи немцев Красной Армии. И так — вплоть до 1929 года, то есть до отъезда брата в Швейцарию.
— А после его отъезда вы продолжали сотрудничество с французскими разведывательными органами?