Голгофа XX века. Том 1
Шрифт:
Между тем, Унгерн решил обеспечить тылы и в ноябре 1920 года делает налет на Ургу (ныне Улан-Батор), захватывает ее, но под давлением китайских войск вынужден отойти. В феврале 1921-го Унгерн снова захватывает Ургу и отдает город на разграбление своим бандам. Вот как описывает эти дни корреспондент английской газеты «Морнинг пост».
«Победители вошли в город с триумфом и сейчас же предались грабежу. С прибытием самого Унгерна, последний прекратил грабежи, а всех евреев и большевиков приказал расстрелять».
Думаю, что в связи с этой заметкой настала пора рассказать об одной из самых отвратительных черт характера барона — его исступленном
«Ваше превосходительство, — писал он в одном из них, — с восторгом и глубоким восхищением следил я за Вашей деятельностью и всегда сочувствовал и сочувствую Вашей идеологии в вопросе о страшном зле, каковым является еврейство, этот разлагающий мировой паразит».
Во втором письме Унгерн был еще более откровенен.
«Вы помните, когда мы под дождем беседовали об этом важном вопросе — и вот теперь, узнав, что Вы начинаете действовать, я обрадовался тому, что Вы сами можете выполнить свои планы и истребить евреев так, чтобы не осталось ни мужчин, ни женщин, ни даже семени от этого народа».
Но письма — письмами. А как действовал сам Унгерн? Как всегда, последовательно. 21 мая 1921 года он собственноручно написал «Приказ русским отрядам на территории советской Сибири, № 15». Называя комиссаров, коммунистов и евреев «разрушителями и осквернителями России», барон пишет, что «мерой наказания для них может быть лишь одно — смертная казнь разных степеней». И далее: «Комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с семьями, все их имущество конфисковывать». Навербованному в дивизию разбойничьему сброду суть приказа объяснили еще проще: «Можете убивать и грабить еврейские семьи до тех пор, пока сумки от овса не наполнятся добром!»
Надо ли говорить, что этот изуверский приказ исполнялся охотно, а в случае отсутствия рвения в ход шли бамбуковые палки или голодные крысы.
Попировав и пограбив в Монголии, Унгерн затеял поход на Россию. 21 мая 1921 года Азиатская дивизия покинула Ургу и двинулась на север. В среде здравомыслящих офицеров поднялся ропот: они прекрасно понимали, что силами одной дивизии Красную Армию не победить. Когда появились первые дезертиры, Унгерн решил преподать урок всему офицерскому корпусу. Поручик Ружанский бежал не с пустыми руками: он подделал записку барона, получил приличную сумму денег и поскакал в один из лазаретов, чтобы забрать служившую там жену. Поручика догнали, а жену арестовали и отдали на поругание казакам. После этого на площадь согнали всех жен офицеров, работающих в лазарете, в том числе и жену Ружанского, приволокли поручика, прилюдно перебили ему ноги, «-чтобы не бежал», руки — «чтобы не крал» и повесили на вожжах в пролете ворот. После этого расстреляли и его жену.
Унгерн был уверен, что это испугает недовольных и заставит служить ему беспрекословно, но он просчитался… Поход на Россию с самого начала не задался: вздувшиеся реки, массовое дезертирство, низкий боевой дух и, самое главное, отчаянное сопротивление красноармейцев превращали в дым мечту Унгерна захватить сибирскую железную дорогу в районе Байкала, взорвать туннели, отрезать Дальний Восток от Советской России и восстановить там власть Японии. Барон предпринимал все новые атаки, вырезал целые села, расстреливал немногочисленных пленных, но успеха не было. Как человека военного его больше всего поражала стойкость красноармейцев и их нежелание сдаваться в плен. «Шикарно, — говорил озадаченный Унгерн, — стреляются, но не сдаются!»
Когда красные
Молчание барона породило совершенно неожиданную идею: он решил увести остатки дивизии в Тибет. Тут уж возроптали самые верные! Именно в те дни созрел офицерский заговор — Унгерна решили убить. Шесть человек палили в него с пяти шагов — и все промахнулись! Стреляли среди ночи по его палатке — опять мимо. А закончилось все довольно прозаично: остатки его войска двинулись в Манчжурию, причем мелкими группами. Барон же в темноте прибился к монголам и некоторое время ехал вместе с ними. Потом они на него навалились, стащили с коня и крепко связали. Через некоторое время монголы наткнулись на красноармейский разъезд и сдали ему генерала Унгерна.
Вот, собственно, и вся история его пленения. Есть, конечно, и более благородные версии, но все они сводятся к одному: друзья-соратники барона покинули, а монголы предали. Погибнуть в бою, как представителям восемнадцати поколений его предшественников, Унгерну не удалось. Сорвалась и попытка покончить с собой, так как невежда-денщик, вытряхивая халат, выронил из кармана ампулу с ядом. Самое же странное, он без труда мог сойти за какого-нибудь бедного монгольского арата — настолько Унгерн был грязен, тощ и неопрятен.
Но барон, гордо вскинув голову, назвал и свою фамилию, и должность, и звание. Красноармейцы расхохотались и не поверили этому грязному оборванцу. «Врешь! — говорили они. — Этак любой прощелыга может назвать себя Унгерном».
И только в Троицосавске, где дислоцировался штаб экспедиционного корпуса 5-й армии, барона признали, чему он был несказанно рад. Не меньше его такой добыче были рады и красноармейские командиры. Потом барона передали чекистам, но и те со знатным пленником обращались предельно вежливо. Барон отвечал тем же: на допросах не хамил, на вопросы отвечал терпеливо, спокойно и исчерпывающе. Главной причиной неудач считал то, что «ему изменило войско», и больше всего его смущало то, что ему приходится играть роль «мертвого тела, доставшегося врагу». Унгерн прекрасно понимал, что его ждет, но от навязанной ему роли отказаться не мог. А упоенные удачей победители возили барона из города в город, водили по учреждениям, в народных театрах организовывали нечто вроде показательных судебных процессов, короче говоря, везде и всюду демонстрировали свой успех.
А тем временем в городе Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал во главе со старым большевиком Опариным. Общественным обвинителем назначили Емельяна Ярославского, а защитником — бывшего присяжного поверенного Боголюбова.
Суд на бароном состоялся 15 сентября 1921 года в здании загородного театра, известного публике под названием «Сосновка». Желающих посмотреть на барона было так много, что билетов на всех не хватило и у подъезда собралась огромная толпа.