Голливудская трилогия в одном томе
Шрифт:
– Она такого не говорила!
– Послушай, Вилли, – он явно имел в виду Вильяма Шекспира. – Я слишком стар для пробежек по кладбищу и крокодильих заплывов с маской по ночам. Поставь лучше пиво под дверь. И дай бог здоровья твоей жене.
– Да пошел ты… – проворчал я.
– Она сказала, что, если ты не образумишься, она вернется раньше.
– Она может.
– Ладно, договорились, никаких внезапно прибывающих жен. – Он снова отхлебнул пиво. – Надеюсь, ты помнишь, что добрые поступки заслуживают благодарности, Вильям.
Я поставил под дверь вторую упаковку пива, а сверху положил телефонный справочник 1900
Рука появилась не сразу. Сначала, будто считывая шрифт Брайля [273] , шустрые пальцы обследовали телефонные книги. Затем скинули их и схватили пиво. Я подождал еще. Спустя какое-то время дверь открылась снова. Рука еще раз нащупала книги и втащила их внутрь.
– Отлично! – прокомментировал я.
«Отлично, – повторил я про себя. – Примерно через час он мне позвонит».
273
Шрифт Брайля – тактильный шрифт для слепых, изобретенный французом Луи Брайлем (1809–1852).
Глава 6
Крамли позвонил через час.
Но уже не называл меня Вильям.
– Говноу, Говнелли, Говенманн… – сказал он. – Умеешь ты все-таки создать интригу. Зачем ты подбросил мне эти Книги мертвых?
– Почему ты их так называешь?
– Ну, как тебе сказать… Я же родился в морге, детство провел на кладбище, а окончательно созрел уже в Долине фараонов, в Карнаке, – это, кажется, в Верхнем Египте. Или в Нижнем – неважно. В будущем планирую превратиться в мумию… А вообще, догадаться несложно – какую еще книгу тебе могут подать в качестве закуски к пиву, если не Книгу мертвых?
– Ты неисправим, – сказал я.
– Могу исправиться. Сейчас положу трубку и наберу номер твоей жены.
– Не надо!
– Почему же?
– Потому что… – Я запнулся, потом набрал воздуха и выпалил: – Нам надо встретиться!
– Говноу…
– Ты слышал, что я сказал?
– Да слышал, слышал… Приходи к дому Раттиган, когда начнет темнеть, – в это время из моря как раз лезет всякая нечисть.
– О’кей, у Раттиган.
Но он уже повесил трубку.
Глава 7
Правильно, в темноте. К черту дневной свет. Никакого солнца, только сумрак. На солнце все замирает. Какой интерес выходить при свете? Полночь – совсем другое дело. Деревья надевают черные тени и пускаются в пляс. Поднимается ветер. Падают листья. Шаги становятся гулкими. Скрипят стропила и половицы. С кладбищенских ангелов падает облупившаяся краска. Между уснувших фонарей, как вороны, мечутся призраки. Город слепнет – до самого рассвета.
Идеальное время для встречи – если вас интересуют тайны, мистика и приключения. Утром будет поздно. Хватайте ужас сейчас, вцепляйтесь ногтями в темноту, ловите за хвост тени.
И места лучше не придумаешь – черный-черный берег, о который бьются черные-черные волны. Именно там меня ждал Крамли – прямо у входа в белую арабскую крепость. Мы поднялись по лестнице и заглянули в дом.
Все двери были открыты, внутри горел яркий свет, и Гершвин, записанный на
Я открыл было рот, чтобы извиниться за то, что побеспокоил Крамли, но тот меня опередил.
274
Джордж Гершвин (1898–1937) – знаменитый американский композитор, который в 1928 году ездил в Европу – в частности, в Париж, где сочинил и записал популярное произведение «An American in Paris» и ряд других.
– Не надо слов – лучше выпей, – сказал он и сунул мне в руку пиво. – Хотелось бы понять, что означает вот эта фигня? – Он перелистнул несколько страниц записной книжки Раттиган. – Вот тут, тут и тут. И здесь тоже.
Красным было обведено штук шесть имен, а рядом жирно, с нажимом пририсованы кресты. Чернила были явно свежие.
– Констанция считает – и я с ней согласен, – что люди, которых пометили, еще живы, но жить им осталось недолго. А ты что думаешь?
– Вообще ничего не думаю, – сказал Крамли. – Я в эти игры не играю. Собирался провести выходные в Йосемитском парке. А тут ты со своими книжками – дешевый режиссеришка. Давайте будем мочиться в каждой сцене, тогда у фильма будет особый, неповторимый дух… Да я лучше поеду на ночь глядя в Йосемити, охота была выслушивать твои дурацкие бредни.
– Ладно, остынь, – сказал я, увидев, что он собрался уходить. – Разве тебе не интересно проверить, кто из этих людей уже умер, а кто – еще жив?
Я взял телефонный справочник и раскрыл его наугад. И сразу попал на страницу с огромным крестом. Имя, возле которого он был нарисован, отлично бы смотрелось на цирковой афише. Крамли мрачно молчал. Я прочел: Калифия. Царица Калифия. Бункер-Хилл. Точного адреса не значилось. Зато был номер телефона.
Крамли все так же мрачно молчал, уставившись в книгу.
– Ты знаешь, где это находится? – спросил я.
– Бункер-Хилл? Да уж знаю, как не знать. Я же родился на соседней улице. Райончик тот еще. Мексиканцы, цыгане, ирландцы – отборнейший сброд всех цветов и мастей. Там еще похоронное бюро есть – «Каллаган и Ортега», я бегал туда глазеть на трупы. Одни имена чего стоят – как будто ты где-нибудь в Хуаресе… Бомжи из Гвадалахары, проститутки из Дублина, похоронные букеты от Розариты Бич… Эй, ты! – Крамли с недовольным видом оборвал свою речь, решив, видимо, что демонстрирует слишком большую увлеченность моими делами. – Ты, вообще, слушаешь меня или нет?
– Слушаю, – сказал я. – А почему бы нам не позвонить по этим меченым телефонам и не узнать, живы ли эти люди?
Не дожидаясь возражений, я схватил книгу и побежал к бассейну, где на столике в патио был телефон – слава богу, там тоже горел свет. Боясь взглянуть на Крамли и не увидеть его, я набрал первый номер. Но, кажется, Крамли был на месте.
Мне ответил далекий голос. «Этот номер больше не обслуживается». Не успел я подумать: «Вот черт!» – как услышал: – «Подождите».
Я быстро записал новый номер, набрал его и перенес телефон поближе к Крамли, чтобы ему тоже было слышно.