Голливудская трилогия в одном томе
Шрифт:
– Ну не делайте такую физиономию, – взмолился Крамли. – Вы что, на самом деле предпочитаете шоколадный напиток?
– Ну да. – Я отхлебнул большой глоток пива и, набравшись храбрости, задал вопрос: – Хочу узнать, зачем я тут? Вы пригласили меня зайти из-за этих водорослей, которые нашли перед домом? Ну я зашел, осматриваю ваши джунгли, пью ваше плохое пиво. Так что, подозрения с меня сняты?
– Да бросьте вы, ради бога. – Крамли потягивал свое пиво и щурился на меня. – Если бы я считал, что вы этакий спятивший укротитель львов, маньяк, доверху набивающий клетки трупами,
– Да что уж такого можно узнать про меня? – заметил я сконфуженно.
– Предостаточно, черт побери! Вот слушайте. – Крамли сделал еще глоток, закрыл глаза, прочел что-то на внутренней стороне век. – В квартале от вашей квартиры есть винная лавка, там же кафе-мороженое, а рядом китайская бакалея. И все в них считают, что вы не в себе. Они так вас и зовут – Псих. А иногда просто Дурак. Вы слишком много и громко болтаете. Они это слышат. Стоит вам продать рассказец в «Потусторонние истории», и вы распахиваете окно и орете на весь пирс. На черта это вам? Но главное, малыш, в итоге все они вас любят. Будущего у вас, ясное дело, нет, с этим они все согласны, ведь какому идиоту взбредет в голову отправиться на Луну и осесть там? Да и когда? В наше время на Марс всем плевать! До двухтысячного года никто и думать не будет, что там и как. Кого это интересует? Только героев комиксов да вас, межпланетный вы наш скиталец Флэш Гордон [68] ! Только чокнутых, дорогой мой Бак Роджерс!
68
Флэш Гордон и Бак Роджерс — герои комиксов о межпланетных приключениях.
Я залился краской, вспыхнул до корней волос и опустил голову, меня и рассердили, и смутили слова Крамли, но при этом подобное внимание мне льстило. Меня часто называли именами героев межпланетных комиксов, но почему-то в устах Крамли это прозвучало нисколько не обидно.
Крамли открыл глаза, увидел, как я покраснел, и сказал:
– Ну хватит пылать!
– Почему вы все это разузнавали обо мне еще до того, как старика… – Я осекся и договорил: – До того, как он умер?
– Я человек любознательный.
– А про большинство людей такого не скажешь. Я с этим в первый раз столкнулся, когда мне было четырнадцать. В этом возрасте все отказываются от игрушек. Я заявил своим: никакого Рождества, никаких больше игрушек. Но мне все равно дарили игрушки каждый год. Другие мальчишки получали рубашки и галстуки. А я пристрастился к астрономии. В колледже нас было четыре тысячи студентов. Так из них только пятнадцать мальчишек и четырнадцать девчонок вместе со мной наблюдали звезды. Остальные бегали по дорожкам и наблюдали за собственными ногами. Из чего следует…
Я инстинктивно обернулся, так как что-то меня словно толкнуло, и поймал себя на том, что уже иду по кухне.
– Меня вдруг осенило, – объяснил я. – Можно мне…
– Что? – спросил Крамли.
– У вас есть кабинет?
– Разумеется.
Это еще больше заинтриговало меня и заставило проявить настойчивость.
– Не возражаете, если я в него загляну?
– Ну…
Я пошел туда, куда Крамли бросил взгляд.
Кабинет находился сразу за кухней. Когда-то эта комната служила спальней, а теперь в ней не было ничего, кроме письменного стола, стула и пишущей машинки.
– Так я и знал! – воскликнул я.
Я остановился за стулом и посмотрел на машинку. Мой старый, видавший виды «Ундервуд» ей и в подметки не годился. Это была почти новенькая «Корона» со свежей лентой, а рядом дожидалась своей очереди стопка желтой бумаги.
– Господи! Так вот почему вы так испытующе на меня смотрите, – сказал я. – Все склоняете голову то в одну сторону, то в другую, хмуритесь, прищуриваетесь.
– Стараюсь просветить вашу башку рентгеном, узнать, есть ли в ней мозги, как они работают и что получается. – Крамли склонял голову то направо, то налево.
– Никому не известно, как работают мозги, писатели этого тоже не знают, никто не знает. Я делаю только одно: утром набрасываю, днем вычищаю.
– Враки! – мягко сказал Крамли.
– Истинная правда.
Я оглядел стол, с каждой стороны было по три ящика, под столом стояла плетеная корзина.
Я протянул руку к нижнему ящику слева.
Крамли покачал головой.
Я потянулся к нижнему ящику справа.
Крамли кивнул.
Я медленно выдвинул ящик.
Крамли вздохнул.
В ящике, в открытой коробке, лежала рукопись. На глаз в ней было страниц сто пятьдесят – двести. Начиналась она с первой страницы, титульного листа не было.
– И сколько же она лежит в ящике? – спросил я. – Простите меня, конечно.
– Да ладно, – ответил Крамли. – Пять лет.
– А теперь вы ее закончите, – сказал я.
– Черта с два! С чего вдруг?
– Потому что я так сказал. Я знаю.
– Закройте ящик, – сказал Крамли.
– Не сейчас. – Я выдвинул стул, сел, вставил в машинку лист желтой бумаги.
Напечатал три слова в одну строчку, сделал интервал и напечатал еще три.
Крамли, косясь из-за моего плеча, тихо прочитал:
– «Смерть – дело одинокое». – Он перевел дыхание и дочитал: – «Автор – Элмо Крамли». – Ему пришлось прочитать еще раз: – «Автор – Элмо Крамли». Господи помилуй!
– Ну вот. – Я положил свой титульный лист на его ждущую, когда о ней вспомнят, рукопись и задвинул ящик. – Это вам подарок. Для своей книги я найду другое название. Теперь уж вам придется завершить роман.
Я вставил в машинку еще один лист и спросил:
– На какой странице закончилась ваша рукопись?
– На сто шестьдесят второй, – ответил Крамли.
Напечатав цифру 163, я оставил лист в машинке.
– Вот и все, – проговорил я. – Страница ждет, завтра утром встанете, подойдете к машинке, никаких звонков по телефону, никаких газет, не пойдете даже в ванную, а сядете и начнете печатать. И Элмо Крамли обеспечит себе бессмертие.
– Наглец, – проговорил Крамли, но вполне спокойно.