Голод. Дилогия
Шрифт:
Устояла. Потому лишь и устояла, что звяканье стали о сталь пробилось к ней сквозь боль и кровавый туман. Потому и устояла, что в можжевеловый ствол вцепилась. Проморгалась, руки свои окровавленные разглядела, словно и в самом деле иглами истыканные, с лица кровь смахнула, в землю, что посох ее приняла, кровавый сгусток сплюнула, мельком оглядела себя и вздохнула, что хоть и изодрана одежда, и исподнее кровью пропитано, а все не голая стоит. Миг на это потребовался. Он же – на то, чтобы увидеть: цел еще пока Лек. Отбивался молодой тан от братца, даже успел кое-где кольчугу тому подсечь. Что ж, вот и урок тебе, девица: не так уж просты шаманы, как она по Даесу их представляла. Вот и хорошо. Ну что ей еще осталось, если не реминьскую
Тысячи хеннские замерли недвижимо, словно и дышать перестали. Видно, не каждый день приходилось им видеть, как бьются друг с другом два тана, один из которых давно уже должен был упасть мертвым, а затем вослед за ушедшими мертвецами отправиться. Не каждый день на их глазах могучий шаман визжал, как домашний скот, и прыгал на месте, сбивая с себя пламя. Не каждый день против сильного колдуна вставала сопливая девчонка и оставалась стоять, хотя кровь закипала у нее на коже. Много ли хеннов, из прошедших через сечи и пожары, устояли бы на ее месте? А она устояла, да и ворожбу продолжила, кровь собственную по кривой неошкуренной палке размазывать стала, словно выкрасить ее вздумала в бурый цвет. Ничего, хоть и тлел еще халат на седом Санке, но уже твердо на ногах стоял шаман. Вот он поднял посох, от одного вида которого дрожь пробирала хеннов, и ударил им о землю. И ничего не случилось. Почти ничего.
Когда Айра в первый раз увидела Аруха, она испугалась. Испугалась так, как не пугалась больше никогда – ни в городе умерших, когда вступила в схватку с его хозяином, ни возле храма Сето, когда спасалась от пожирающего живую плоть теченя, ни в Золотом храме, когда проходила мимо ужасных чудовищ, чувствуя их зловонное дыхание на собственном лице. Она испугалась не его крысиного лица, не глаз, которые словно протыкали ее насквозь, не силы, которой за его плечами вроде и вовсе не было. Она испугалась его непроглядности. Он был темен, как беззвездная ночь. Глубок, как ночная пропасть. Холоден, как морской лед. Ничего она в нем не поняла – и этого испугалась. А Арух, ухмыльнувшись потугам чумазой девчушки прощупать его, а то и подшутить над правителем колдовской башни, расплылся в гнусной улыбке и, погрозив ей пальцем, сказал: «Не ищи слабости у врага, потому как сражаться тебе придется с силою его, но, когда враг твой бьет силу твою, собственной слабостью побеждай его». Ничего тогда не поняла Айра, да и теперь бы не смогла растолковать, что же это сказал ей отвратительный советник тогдашнего конга и по совместительству посол недоступной еще Суррары, но именно теперь она готовилась отразить последний удар Санка и пританцовывающего за рядом кольев Даеса собственной слабостью. Собственной кровью, выдавленной из ее тела шаманом, ее собственной кровью, оставленной на кольях, которые она обошла, прежде чем войти внутрь, присказкой Анхеля, которую как раз теперь она бормотала в можжевеловый ствол, отдавая последние свои силы – даже те, которые только и позволяли ей стоять. Ну что же ты, седой шаман, третий по силе из второго круга? Бей!
Ударил шаман посохом о землю – и ничего не случилось. Разве только окровавленная девчонка, что возле палки своей шаталась, ростом уменьшилась и согнулась в пояс. Не хлестнуло силой по рукам, не обожгло гортань и нёбо, как бывало всегда. Словно в сырую землю сила ушла, растаяла, растворилась. Не могло этого быть: никогда еще Санк не выстраивал столь простого и столь безотказного колдовства – сам главный шаман отправил его к истоку Лемеги, с тем чтобы окончательно раздавить корептскую мерзость, испоганившую род великого тана. Куда же тогда делась сила? Куда делась ворожба, скрепленная кровью десяти крепких хеннов? Где она? Земля должна бурлить под ногами, если в землю она ушла.
Второй раз поднял посох Санк, всю силу подобрал, что только была, на Даеса оглянулся – тот дышал как загнанная лошадь у него за спиной, плевать, что хенны отпрянули от второго
Только черная линия вычертилась от кола к колу и к ногам Санка и Даеса пробежала. Только колья словно просели в земле и дрожью едва заметной наполнились. И посох в руках девчонки вырос до пяти локтей и ветвями разбежался в стороны у нее над головой. Что же это такое? Кого заморочить вздумала, тля? Так ведь на части тебя сейчас разорвет, мерзость пришлая, третьего удара еще никто не выдерживал: и старшего шамана скрючило бы от третьего удара!
Взметнул посох над головой Санк в третий раз, хотя уже никто из хеннов не сводил глаз с его ног, обратившихся в черные столбы, как и черная ворожба, протянувшаяся от кола к колу, и ударил им о землю.
И в тот же миг Айра отпустила толстый можжевеловый ствол, что укоренился по воле древних ремини, по ее старанию и благодаря чужой силе, что кровью юной колдуньи в другое русло отсеклась. Отпустила и силу, накопленную в том стволе, назад…
Видно, много силы удалось собрать окровавленной девчонке, если обоих шаманов разорвало на куски.
Айра выстояла. Удержалась руками за ствол взрослого можжевелового куста, который, конечно, иногда и до двадцати локтей вымахивает, но так, чтобы едва от полудня отсчитать и на три роста вытянуться, – не было такого никогда. Оглядела восемь маленьких деревцев, зазеленевших, несмотря на осень, крохотными кронами. Ничего, покраснеют и облететь успеют до морозов. Пробежала взглядом по побелевшим хеннским лицам, подумала, что можно ведь серых и белыми обозвать, и, услышав звяканье меча о топор, щелкнула пальцами. Ни на что сил уже не осталось, кроме как на старую шутку – расслабить врагу или просто мерзавцу какому кишечник. Не ожидал такой ворожбы Хас. Замер то ли от неожиданности, то ли от бешенства, – вот тут дорогу к его гортани клинок Лека и нашел.
Глава 7
Радуча
Дорога до Дуисса заняла две недели. Правда, перед этим два дня Айра провалялась в полубеспамятстве, а когда все-таки открыла глаза, то первым делом потребовала зеркало.
– У тебя же есть зеркало? – переспросила ее Зия, скосив глаза на поясную сумку, висевшую на шесте, но Айра только мотнула головой.
Зеркало появилось почти сразу же, а вместе с ним в шатер забежала Зерта, которая тут же чихнула, поморщилась и распахнула полог:
– Как ты тут дышишь? Копоть и вонь!
Внутрь дохнул холодный воздух, от которого у Айры закружилась голова, но она удержалась, упершись рукой в войлок, и взглянула в бронзовую глубину тяжелой пластины. На нее смотрела растрепанная девчонка, та самая, которая приворовывала на скирском рынке. Куда-то исчезла припухлость щек, заострились скулы, глаза показались огромными и испуганными, волосы торчали во все стороны.
– Ты бы посмотрела на себя два дня назад, – отобрала зеркало Зия. – Только чтоб от крови тебя отмыть, потребовалось два котла горячей воды. А отпаивали тебя как? Из трех чашек горячего молока – две тут же оказывались на твоей одежде. Сейчас-то есть хочешь?
– Да, – прошептала Айра и добавила: – И одеться теплее, и выйти наружу.
Вскоре она уже сидела на скамье, покрытой войлоком, прихлебывала из глиняной чашки горячее варево и смотрела на искрящуюся на перекате холодную Лемегу. Вокруг места схватки встали десятки шатров с красными лоскутами на оголовках, несколько мужчин, по виду дучь, под присмотром троих хеннов копались в развалинах сторожевой башни. Ничто не напоминало о произошедшем два дня назад – разве только пятно гари в том месте, где стоял Санк, и полосы осевшей земли между бывшими кольями. Маленькие деревья успели не только вытянуться до роста взрослого воина и выбросить узкие листья, но и окраситься в пурпур. Можжевельник взметал к серому небу зеленые колючие ветви.