Голодные игры: Из пепла

Ясинская Яна

Это, наверное, из-за моего долга перед ним… За тот хлеб, который спас жизнь моей семье. Первый долг самым трудный. Особенно, если вовремя его не отдать. Слышу, как в кроватке ворочается спящий Мэтью. Невольно усмехаюсь. Похоже, я всё-таки смогла отдать долг Питу Мелларку. Правда, натурой. Родив ему детей.

Муж поворачивает во сне, окончательно подгребая меня под себя: подсовывает одну руку мне под голову, второй обнимает, словно защищая меня. И так каждую ночь. Откуда у него эта привычка? От кого меня защищать ночью? Не пойму.

От себя бы лучше защитил.

Вынуждена прижаться к нему. Устраиваюсь поудобнее. Закрываю глаза. Обида – обидой, а поспать надо, хотя бы ради малышей, которых я ношу. Хватит с них на сегодня волнений из-за их нерадивого папочки. Они же не виноваты, что им такой отец достался. Тут уж мой прокол.

Вдыхаю едва уловимый запах ванили. Булочки, наверное, пёк. Надеюсь, мои любимые с сыром. Чувствую, что постепенно проваливаюсь в сон. И в этом сне я почему-то птица.

Странная птица.

Сойка.

Сойка-пересмешница, которая кружит над разрушенным, задымлённым Дистриктом-12. Вокруг так много крови и огня. Мне страшно. Я вижу дорогу, ведущую из Дистрикта. Дорогу, сплошь усыпанную человеческими костями. Я кричу. Кричу, что есть сил. Чувствую, что схожу с ума от горя и отчаяния. Я уже падаю в пропасть, когда внезапно откуда-то издалека слышу такой родной и любимый голос.

– Китнис! Любимая! Успокойся, родная. Тиши, тише… Это всего лишь сон. Я здесь. Я с тобой… Всегда.

Я резко открываю глаза и обнаруживаю, что судорожно цепляюсь за встревоженного Пита, который обнимает меня, вытаскивая из кошмарных сновидений. Я понимаю, что обижена на него. Что должна его оттолкнуть. Но не сегодня. Не сейчас. Потому что внезапно осознаю, что без его сильных рук я пропаду, потеряюсь… Без его любви я сойду с ума. И лишь вновь засыпая в объятьях Пита, я вдруг понимаю, что это его голос я слышала во сне.

***

– Китнисс, ты не права насчёт Пита, - Хэймитч отодвигает от себя выпитую чашку кофе.

Сижу напротив него на кухне, режу овощи для супа. Пит с раннего утра в пекарне. Прим в школе. Мэтью недавно заснул. Редкий момент тишины в нашем доме. И редкий случай, когда я разговариваю с этим нахальным Хэймитчем по душам.

– Он послал меня на аборт.

– Знаю.

– Любящий мужчина никогда бы так не поступил. Я не прощу его за это.

Хэймитч молчит, словно собирается с мыслями. Будто пытается найти те единственно верные слова, которые смогли бы наиболее точно объяснить мне ситуацию с Питом.

– Как думаешь, Китнисс, Пит хороший отец?

С удивлением смотрю на Хэймитча. Зачем задавать вопрос, когда ответ лежит на поверхности.

– Самый лучший. Ты сам это прекрасно знаешь.

Пожалуй, «самый лучший» - это даже не то слово. То, что Прим и Мэтью – это смысл жизни Пита, я даже и не оспариваю. Вдобавок, как только муж понял, что я не сделала аборт, моя жизнь резко изменилась. Теперь мне запрещено даже мыть полы, не то, что ведро с водой поднимать. Пит всё делает сам. С меня пылинки сдувает. Будто я фарфоровая какая. Будь его воля – уложил бы меня до родов в постель, да ещё подушками для подстраховки со всех сторон обложил. Но я сопротивляюсь.

– Это у меня как раз в голове и не укладывается, - объясняю я Хэймитчу.
– Как можно до безумия любить одних своих детей, и желать смерти другим?

– Китнисс, Пит никогда не желал смерти своим детям, - обрывает меня Хэймитч. – Не смей больше об этом ни говорить, ни думать!

– Но он же…

Хэймитч невесело вздыхает.

– Китнисс, закрой, пожалуйста, глаза и представь, как сильно Пит любит Прим и Мэтью. Представила? Давай, давай, закрывай глаза.

Несмотря на всю странность эксперимента, я всё же решаю подчиниться Хэймитчу.

– Ну, представила. И что дальше?

– А теперь представь человека, которого Пит любит ещё больше, чем своих детей. Чья жизнь, чьё психическое состояние для него дороже всего на свете.

Я усмехаюсь. Хэймитч несёт полную чушь. Такого человека просто нет.

– Прости, Хэймитч, но на это у меня не хватит фантазии. Такого человека не существует. Пит помешан на своих детях.

– Ты ошибаешься, Китнисс, - тихо говорит Хэймитч. – Этот человек – ты.

Открываю глаза, непонимающе смотрю на Хэймитча. К чему он клонит?

– Я? И поэтому он отправил меня на аборт? Шикарное объяснение!

– Китнисс, ты пятнадцать лет категорически не хотела заводить детей. И у тебя на то были веские причины, хорошо известные Питу.

– Какие?

По Хэймитчу заметно – будь его воля, он бы замял весь этот разговор, но, видимо, отступать некуда.

– Была революция, Китнисс. Так получилось… В общем, на твоих глазах погибло очень много детей. Они все сгорели заживо.

При слове «заживо» моё сердце останавливается. Перед глазами на мгновенье вспыхивает пламя. Мне даже кажется, что я слышу чьи-то отдалённые крики. Хэймитч настороженно смотрит на меня, но всё же продолжает.

– После этого ты чуть не сошла с ума. Доктору Аврелию и Питу стоило огромного труда вытащить тебя из этого состояния. Ты жить не хотела, Китнисс. Не то, что рожать! Ты и раньше до революции из-за «Голодных игр» не желала заводить детей, а после того случая…