Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
И еще это объясняет, почему Пит ценой побоев отдал мне хлеб в тот ужасный голодный день. Если сходится так много, то… может быть, и остальное правда?
– У тебя… очень хорошая память, – говорю я, запинаясь.
– Я помню все, что связано с тобой, – отвечает Пит, убирая мне за ухо выбившуюся прядь. – Это ты никогда не обращала на меня внимания.
– Зато теперь обращаю.
– Ну, здесь-то у меня мало конкурентов.
Мне снова хочется невозможного: спрятаться ото всех, закрыть ставни. Под ухом прямо-таки слышу шипение Хеймитча: «Скажи это! Скажи!»
Я сглатываю комок в горле
– У тебя везде мало конкурентов.
В этот раз я наклоняюсь к Питу первой.
Наши губы едва касаются, когда глухой звук снаружи пещеры заставляет нас вздрогнуть от испуга. Я хватаю лук, но уже все затихло. Пит смотрит сквозь щель между камнями и радостно вскрикивает. В следующую минуту он уже стоит под дождем и протягивает мне какой-то предмет. Серебряный парашют с корзиной! Внутри – мы даже не мечтали о таком – свежие булочки, козий сыр, яблоки и, самое главное, большая миска той бесподобной тушеной баранины с диким рисом. То самое блюдо, которое я назвала Цезарю Фликермену моим самым большим впечатлением в Капитолии.
Пит вползает обратно в пещеру, его лицо сияет как солнце.
– Наверное, Хеймитчу надоело смотреть, как мы умираем с голоду.
– Наверное, – соглашаюсь я.
В голове у меня звучит довольный, хотя и несколько усталый голос Хеймитча: «Да, да, вот что мне нужно, солнышко».
20
Меня так и подмывает влезть руками в миску с бараниной и запихивать ее в рот горсть за горстью. Пит меня останавливает:
– С рагу лучше не торопиться. Помнишь нашу первую ночь в поезде? Я тогда наелся жирного, и мне было плохо, а ведь перед этим я даже не голодал, как теперь.
– Ты прав. А так хочется проглотить все одним махом! – говорю я с сожалением.
Ничего не поделаешь. Мы с Питом ведем себя на зависть благоразумно: каждый съедает булочку, половину яблока и крохотную, размером с яйцо, порцию баранины с рисом. Я специально ем маленькой ложечкой – в корзину положили даже столовые приборы и тарелки – и смакую каждый кусочек. Потом с вожделением смотрю на миску.
– Хочу еще.
– Я тоже. Давай так. Потерпим часок и, если к тому времени нас не начнет мутить, съедим еще, – предлагает Пит.
– Идет, – соглашаюсь я. – Но час будет очень долгим.
– Может быть и не очень, – говорит Пит. – Что ты там говорила перед тем как прислали еду? Что-то обо мне… нет конкурентов… самое лучшее в твоей жизни.
– Насчет последнего не помню, – говорю я, надеясь, что в пещере слишком темно и зрители не увидят, как я покраснела.
– Ах да. Это я сам об этом думал… Подвинься, я замерз.
Я двигаюсь, чтобы Пит мог залезть вместе со мной в мешок. Мы прислоняемся к стене пещеры, Пит обнимает меня, а я кладу голову ему на плечо. Так и кажется, что Хеймитч пихает меня локтем, чтобы я не расслаблялась.
– Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек? – спрашиваю я Пита.
– Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.
– Представляю, как обрадовались твои родители, узнав, что ты любишь девчонку из Шлака.
– Мне все равно. И потом, если мы возвратимся назад, ты не будешь
А ведь правда. Если вернемся, каждый из нас получит дом в части города, специально предназначенной для победителей Голодных игр. Давным-давно, когда Игры только появились, Капитолий построил в каждом дистрикте по дюжине прекрасных домов. В Дистрикте-12, конечно, занят только один, а в большинстве других вообще никто никогда не жил.
Меня вдруг осеняет не слишком приятная мысль:
– Единственным нашим соседом будет Хеймитч!
– А что, здорово, – говорит Пит, обхватывая меня покрепче. – Ты, я и Хеймитч. Очень мило. Будем устраивать пикники, праздновать дни рождения и пересказывать старые истории о Голодных играх долгими зимними ночами, сидя у камина.
– Говорю же, он ненавидит меня! – возмущаюсь я и тут же смеюсь, представив Хеймитча своим приятелем.
– Ну, не всегда. Когда Хеймитч трезвый, он о тебе дурного слова не скажет.
– Хеймитч не бывает трезвый!
– Да, верно. Видно, я его с кем-то спутал… Ну да, точно. С Цинной. Вот кто тебя обожает. Хотя ты не очень-то радуйся: в основном это потому, что ты не дала деру, когда он захотел тебя поджечь. А что до Хеймитча… держись от него подальше. Он тебя ненавидит.
– По-моему, ты говорил, что я его любимица.
– Ну меня-то он ненавидит еще больше. Если подумать, людской род вообще не в его вкусе.
Думаю, зрители с удовольствием повеселятся за счет Хеймитча. Он так давно на Играх, что стал для многих кем-то вроде старого приятеля. А уж после того нырка со сцены его и вовсе каждая собака знает. Сейчас его наверняка вытащили из аппаратной и мучают расспросами. Чего он там про нас наговорит? Вообще-то ему не позавидуешь: у большинства менторов есть напарник – другой победитель, а Хеймитч всегда один отдувается. Почти как я, когда была без союзника. Просто разрывается, наверное, между желанием выпить, постоянными интервью и заботой о нас.
Странное дело: мы с Хеймитчем терпеть друг друга не можем, и, однако, Пит, возможно, прав, что мы похожи. Как иначе я смогла бы так легко его понимать? Что вода близко просто потому, что он мне ее не присылает. А успокоительный сироп нужен вовсе не для того, чтобы облегчить Питу страдания. А теперь я знаю, что должна разыгрывать влюбленность. Хеймитч, похоже, даже не пытался связываться подобным образом с Питом. Он знает, что для Пита тарелка бульона – это просто тарелка бульона.
– Интересно, как ему это удалось? – спрашиваю я. Странно, что этот вопрос не пришел мне в голову раньше. Наверное, потому, что еще недавно я не воспринимала Хеймитча всерьез.
– Кому? Что удалось? – не понимает Пит.
– Хеймитчу. Как он сумел победить в Играх?
Пит отвечает не сразу. Тут есть над чем подумать. Хеймитч хоть и крепок сложением, до Катона и Цепа ему далеко. Красотой особенно не отличается. Во всяком случае, не настолько, чтобы спонсоры от восторга стали засыпать его подарками. И вряд ли у него были союзники при таком-то характере. Только в одном Хеймитч мог превзойти остальных, и я догадываюсь об этом одновременно с Питом.
– Хеймитч просто обвел их всех вокруг пальца, – говорит он.