Голодомор: скрытый Холокост
Шрифт:
В этом было что-то новое: он вовлёк нас в это дело, и это было странно слышать, потому что мы не чувствовали себя оскорблёнными. Наоборот, мы сочувствовали Панасу.
Товарищ Черепин завёлся опять:
— Но он, обвиняемый, использовал этот уважаемый суд, чтобы публично повторить своё злодеяние!
Мы приготовились выслушать ещё одну патриотическую речь, но вдруг услышали голос Панаса.
— Люди добрые! — закричал он отчаянно. — Вы сошли с ума! Я не сказал ничего такого запрещённого, чего бы нельзя было здесь повторить.
Но никто
— Нет, ты сказал, — заявил он после минутного молчания.
И начал собственный допрос, совершенно игнорируя судью Сидора, который глупо переводил взгляд с товарища Черепина на Панаса.
— Скажите, как вы осмелились так обозвать партийного работника? — повелительно спросил он Панаса.
Ответа не последовало.
— Что, нечего сказать в своё оправдание?
Панас что-то очень тихо произнёс, но никто не мог его расслышать.
— Вы сознательно обозвали меня, партийного представителя, …сами знаете как?
— Товарищ Черепин…, - начал Панас.
— Я вам не товарищ! — заорал товарищ Черепин. — Сколько раз это нужно повторять?
— Ну, ладно…, - пробормотал Панас.
— Я ещё не закончил! — продолжал кричать товарищ Черепин.
— Я думал…, - снова пытался что-то вставить Панас.
— Никого не интересует, что ты думаешь. Считается только то, что ты говоришь, — оборвал его товарищ Черепин.
Выдержав паузу, он продолжил:
— Может быть, ты и не собирался обозвать меня, партию и правительство… сам понимаешь, как…
— Я думал…, - начал Панас.
— Я имею в виду, что ты погорячился. Так?
Было ясно, что товарищ Черепин хотел, чтобы Панас публично признался, что он не хотел оскорблять его и извинился бы.
— Да, да.… Так оно и было… Я не хотел…
Мы все видели, что Панас совсем растерялся. Он продолжал повторять: «Я не хотел, я не хотел…».
Товарищ Черепин расплылся в улыбке. Он знал, что его враг сломлен. После очередной многозначительной паузы он, наконец, повернулся к Сидору, и что-то прошептал ему на ухо.
Но в среде собравшихся опять росло волнение. На этот раз люди хотели знать, что же означает слово «жлоб».
— Что такое «жлоб»? — громко выкрикнул кто-то.
Едва ли кто-нибудь знал, что это такое. Панас объяснил, что он не знает значения этого слова. Сам он впервые его услышал в городе: кто-то обозвал его «жлобом», когда он стоял в очереди за хлебом.
Не было сомнения, что товарищ Черепин прекрасно знал значение этого слова, но продолжал настаивать, что оно сильно оскорбляет его лично и партию.
Мне казалось, что я знал, что это значит, и не мог удержаться, чтобы не крикнуть:
— Требуется объяснение!
И не дожидаясь разрешения, я выпалил:
— Это не украинское слово, а русское. И значит оно «невежественный грубиян».
Только позже я узнал, что это слово было еврейским, и оно обозначает полностью непутёвого, на котором даже новый костюм висит как
После такого моего стремительного объяснения стало очевидным, что Панас не виновен в том, в чём его обвинял товарищ Черепин, и вообще он ни в чём не виновен. Но ему это уже не помогло. Победила настойчивость товарища Черепина, и народный суд признал Панаса виновным в нанесении оскорбления не только товарищу Черепину, но также партии и правительству, а поэтому дело передавалось в Верховный Суд.
Больше мы никогда не видели Панаса. Но с этого времени мы стали звать товарища Черепина «товарищем Жлобом», конечно, за глаза.
Глава 14
Одной из самых странных сторон колхозной жизни было проведение различных компаний для разрешения множественных проблем. В последующие годы не проходило ни одного дня, чтобы мы участвовали в той или иной компании.
Например, с наступлением весны объявлялась посадочная компания. Все должны были принимать в ней участие: мужчины и женщины, молодые и старики, здоровые и больные. Эта компания, растянутая на весь сезон, плавно переходила в последующую компанию — по сбору урожая. За ней следовала компания по посадке озимых. Четвёртой компанией была зимняя компания, которая подразумевала подготовку к новой весенней посевной.
При проведении этих компаний, колхозников вовлекали одновременно и в другие компании. Это могли быть компания по сбору налогов, компания по добровольной сдаче зерна государству и многие другие. Проводимые в одно и то же время или следующие друг за другом, эти компании назойливо входили в нашу жизнь.
Помимо этих компаний, обременявших нас в течение всего трудового дня, мы были опутаны ещё постоянной говорильней. Это красиво называлось «проблемами» и «вопросами». Темы были такие: «Проблемы плодородия», «Вопрос поднятия плодовитости свиней», «Проблема увеличения надоев коров», «Вопрос яйценоскости кур» и тому подобное. Мягко говоря, наивно было ожидать увеличения производительности сельского хозяйства, развернув наступление лозунгами и постановкой вопросов. Но для нас каждая такая компания со связанными или отвлечёнными проблемами и вопросами, только становилась лишним поводом для нахождения виновных в её невыполнении.
Задачи партии и правительства по коллективизации можно сформулировать несколькими фразами: плохое надо преобразить в хорошее, из немного надо сделать много, маленькое должно стать большим. Достижение целей ничем не ограничивалось, и поэтому никто не считался с человеческими затратами, выраженных в поте, страхе и унижении.
От колхозников требовалось не просто участие, а радостная готовность и энтузиазм в выполнении поставленных задач. Малейшее проявление равнодушия воспринималось подозрительно, потому что это расценивалось как оппозиция к официальной политики, и, следовательно, саботаж, как говорили коммунисты.