Голодомор: скрытый Холокост
Шрифт:
Туман теперь стелился по земле, обнажив влажные ветви деревьев. Мы с братом всегда ходили этой дорогой к реке, сокращая путь и любуясь лесными красотами. Однако на этот раз у нас были другие интересы. Нам хотелось найти что-нибудь съедобное. Мы разделились и начали поиски вокруг. Я ничего не нашёл кроме нескольких ядовитых грибов. Вдруг Микола радостно окликнул меня. Я подошёл и увидел, что брат жадными глазами уставился на ежа.
— Чего ты так обрадовался? — спросил я его сердито.
— Помнишь ту книгу об Африке, и как жители джунглей ели всё живое, что им попадалось? Почему бы нам его не попробовать? — ответил Микола, не обратив внимание
Я присмотрелся к этому зверьку и понял, что Микола прав.
— Эй! — воскликнул я. — Да ты посмотри только на его морду! Прямо как у свиньи!
— Спорим, что его тоже мясо будет напоминать свиное, — произнёс Микола.
— Но как нам снять с него кожу? — озадачился я.
— Мы опалим его, как в старину готовили поросёнка перед Рождеством.
Не теряя времени, мы проворно накинули на животное мешок. Брат меня окончательно убедил. Если люди поедают ящериц, улиток и даже гремучих змей, почему бы нам ни съесть дикобраза, предварительно опалив его ворсистую шубу и колючие иголки?
Коммунистическая партия ещё не издала указа, запрещающего поедать ежей или каких-то других диких животных. Развлекаясь такими мыслями, я неистово искал под деревьями ежей, но напрасно. Однако Микола в другом месте обнаружил ещё одного ежа, и я услышал его радостный крик, что этот второй ёж крупнее первого. Мы не зря потратили день. В нашем улове уже было два ежа, а впереди нас ожидала река, где можно было поймать рыбу.
Мама просила нас заглянуть к семье Прокопа, нашему дальнему родственнику, которая жила на самом берегу реки. Самого Прокопа арестовали прошлой весной, как не уплатившего налогов по зерну и мясу. Однажды ночью его увезли в районную тюрьму, и с тех пор о нём не было никаких известий. Никто даже не знал, что с ним стало дальше. Его жена продолжала жить в маленьком домике на речке вместе с шестилетней дочкой. Последний раз мы их видели в ноябре, перед первым снегопадом.
Маму волновало, как они пережили зиму, поэтому мы решили навести нашу тётку, тем более она хорошо знала местность вокруг реки, умела ловить рыбу, а мы могли бы попросить воспользоваться их лодкой.
Уже перевалило за полдень, когда мы, наконец, добрались до домика Прокопа. Подходя поближе, у нас всё трепетало внутри. Прошедшая зима была суровой. Мало ли что произошло с нашими родственниками в их маленьком домике? Дом стоял по-прежнему, но вокруг не было признаков жизни. Перед входной дверью чернела кучка не растаявшего снега. Передние окна оказались завешанными изнутри какой-то тряпкой.
Сначала мы осторожно постучали в дверь, затем постучали погромче, но никто не отозвался. Я надавил на ручку и попытался открыть дверь. Она оказалась запертой. Мы побежали к задним окнам, но они тоже оказались завешанными. Выхода не было, оставалось сломать дверь. Мы приложили все наши силы, и дверь поддалась. Но как только мы её приоткрыли, сразу почувствовали тошнотворный запах изнутри. Мы подбежали к окнам и сдернули занавески, потому что внутри стояла темень. Лучи дневного света проникли в комнату, открывая перед нами ужасную картину. Безголовое тело нашей тёти лежало на полу, а в нескольких шагах — её голова. Очевидно, голову оторвала какая-то сила, но следов крови было совсем немного.
Вскоре всё стало ясно. Мы оглянулись вокруг и увидели верёвку с петлёй, свисавшую с потолочной балки. Тётя повесилась. Спустя какое-то время тело начало разлагаться, и шея оборвалась, поэтому
Преодолев первое потрясение от увиденного, мы стали искать её маленькую дочку. Она лежала на скамейке. Видимо, она умерла первой. Её глаза и ротик были закрыты, а маленькие худенькие ручки сложены на груди. Она было аккуратно одета в голубое платье, которое обычно одевала, когда приходила к нам в гости, а волосы её оказались тщательно причёсаны.
Дом стоял пустым. Видимо, всю мебель сожгли вместо дров. Не осталось следов какой-нибудь еды. Нам стало ясно, что, оставшись без мужа, потеряв в голодное время единственного ребёнка, для нашей тёти, как и для нашей соседке Соломии, жизнь потеряла всякий смысл. Перед тем, как расстаться с жизнью, она заперла дверь и завесила все окна. Их дом стал одновременно их гробом.
Мы были потрясены зрелищем разлагающихся мёртвых тел и пронзительной тишиной. Мы стояли безмолвно и беспомощно. Даже повидав много смертей, нам стало страшно. Больше оставаться в доме не было сил, и мы выбежали наружу глотнуть свежего воздуха и собраться с духом.
После того, что мы сейчас узнали и увидели, в нас пропало всякое желание искать пропитание или ловить рыбу. Поэтому мы повернули обратно к дому.
Когда мы рассказали маме, что мы обнаружили в домике дяди Прокопа, она, как всегда, внешне осталась спокойной. Но долго ей не удалось сдерживать свои эмоции. Расспросив нас, она отвернулась и дала волю слезам.
Остаток дня мы провели, разделывая добытых ежей. Микола проворно опалил их, словно занимался этим всю жизнь. Поджаренные ежи с картошкой оказались необыкновенно вкусными.
Когда мы легли спать, я долго не мог уснуть. Я по-прежнему видел перед собой голову своей тёти, смотревшей с пола на меня своими остекленевшими глазами.
Рано утром, ещё до рассвета, мама разбудила нас, чтобы идти к домику на реке и похоронить своих родственников. Когда мы добрались до места, уже сверкало солнце. Для похорон у нас ничего не было, и не осталось сил копать могилу. Поэтому мы воспользовались заброшенной картофельной ямой. Обернув тела в домотканые покрывала, мы осторожно спустили их эту импровизированную могилу. Засыпав тела землёй, мама произнесла молитву и положила сверху деревянный крест, который я сделал из двух палочек.
Плакать мы больше не могли. Испытав столько страданий и пережив столько трагических потерь, мы словно оцепенели.
— Почему они должны были умереть? — вдруг спросил Микола, нарушая мёртвую тишину.
— Хотела бы я знать, — ответила мама.
По пути домой я думал о наших собственных похоронах и о том, кому придётся хоронить нас. Не осталось никого.
Эпилог
К началу мая наше село совершенно обезлюдело, ужас затаился в каждом доме и каждом дворе. Мы чувствовали так, словно весь мир покинул нас. Главная дорога, на которой раньше кипела жизнь села, теперь стояла совершенно пустой и стала зарастать сорняками и травой. Редко можно было увидеть одинокого прохожего или кошку с собакой. Многие хаты стояли обветшалыми и опустевшими, с распахнутыми окнами и дверями. Хозяева либо умерли, либо были сосланы в концентрационные лагеря, либо покинули село в поисках средств к существованию. Когда-то эти светлые аккуратные домики были окружены амбарами, конюшнями, хлевами, загонами для свиней и заборами. Теперь можно было увидеть лишь остатки этих строений. Все они оказались разобранными по частям и использованы вместо дров.