Голос бездны
Шрифт:
– От бесстыжа тёлка! – захохотал хриплый бас. – Гляньте, люди добрые, як она яво раштерепонила! Волочите следушую! Ой, красотка, пошастливилось тябе, на готовенькое идёшь!
Но красотка явно не хотела идти на «готовенькое», так как это самое «готовенькое» торчало теперь вертикально на виду у всех, обмануть собравшихся и скрыть свой поцелуй было просто невозможно.
– Я не могу! – звонко кричала девушка. – Да прекратите вы в самом деле! Оставьте меня! Как вы можете! Я приехала с женихом, сейчас он вам устроит!
Но жених никак не реагировал на такое беспардонное отношение к своей невесте. Она либо выдумала его, либо
Из дальнего угла затараторили наперебой два голоса, приправленные звуками двух деревянных трещоток:
Как-то помер мой Максим,Горе-горем, но хёр с ним.Положили его в гроб,Крышкой закрывали,Хёром забивали.Стали было хоронить,А у Максима хёр стоить!Жил-был, шевелил,Померев, не прекратил!Нехитрым куплетам вторил оглушительный топот ног – кто-то яростно приплясывал, бойко колотя пятками по полу.
Сергея пощупали и поцеловали ещё две девицы, и эрекция его сделалась полной.
– Довольно с него, он уже совсем ожил. Распустите узлы, пусть на ноги встанет, – услышал Лисицын распоряжение сзади, и связывавшие его простыни ослабли.
Он вытащил из рта уже изрядно надоевший солёный огурец и сплюнул накопившуюся слюну.
– Ну, весельчаки, спасибо за ласковый приём, – пробормотал он.
– Ты ещё скажи, что не сладко было, – приблизилась к нему красная картонная маска, оклеенная длинным конским волосом. – Глянь, как у тебя дуля торчит!
Сергей устроился на корточках в углу, дожидаясь, когда можно будет застегнуть джинсы и принять нормальное положение. Лицо его по-прежнему было облеплено мёдом и прилипшей к нему соломой.
Со стороны сеней пронзительно заиграла деревенская гармонь.
– Теперича на повинную сюда самых раскрасавиц!
Возле стола остановился мужик с глиняным горшком на голове, надетом будто шапка.
– Ты, баба, гулялась-ибалась?
– Ясное дело, приходилось, – ответила женщина, улыбаясь немного смущённо, – небось не малолетка я.
– Отвечай на вопрос, болтунья-потаскунья, – хлестнули её по юбке соломенными плётками, – гулялась-ибалась?
– Да, гуляла, – кивнула гостья, всё ещё улыбаясь.
– Слова отвечай, дура! Гулялась-ибалась? – Мужик снова стегнул её соломенной плетью по юбке, и удар, судя по звуку, был не из лёгких.
– Гулялась и… е… балась, – потухшим голосом ответила женщина. Глаза её затравленно шныряли из стороны в сторону, всячески стараясь избежать встречи с чьим-либо взглядом.
– Ступай дале веселись, телесами потрясись, – мужик с горшком на голове громко поцеловал растерявшуюся женщину в щёку и провёл ладонью по её юбке. – Руку кто засунет, с тебя не убудет.
– Хулиганство какое-то в самом деле, – бормотала освобождённая гостья.
– Других смотреть-слушать забавно? – захохотал кто-то из ряженых. – Над другими потешаешься, а сама стесняешься?
На какое-то время Сергей будто впал в забытьё, полностью выбросив из головы причину, по которой приехал сюда. Его окружал не поддающийся описанию разгул, перешагнувший за все рамки приличия, но не превратившийся в разнузданное буйство
– А ну выходи, кто хочет про любовь свои спеть, девкой али парнем прихвастнуть, кто лежал в яме и торкался хулями! – Вдоль лавок расхаживала старушонка, и голос её звучал задорно, здоровенная клюка с привязанными к верхнему концу бубенцами и парой новеньких лаптей бойко постукивала о дощатый пол. – Выходи, не стыдись, с нами вместе порезвись. Рот и жопа – две дырки общего тела, для одного дела. Срамота – не срамота, коли глаза чистые.
Лисицына удивляло, что весь разыгрывавшийся спектакль давно перешёл за грань спектакля, все присутствовавшие сделались его участниками, хотели они этого или нет, хотя большинство из них не понимало сути происходящего. Никто из организаторов ничего не пояснял, не втолковывал, а просто вовлекал в непонятные игрища гостей, сокрушая их скованность наглыми выходками, распуская узлы их закомплексованности. Если для этого требовались матерные слова, эти слова вырывались наружу без колебания. Если для этого нужно было задрать женскую юбку и спустить трусы, хозяева шли на это, не раздумывая ни секунды.
– Хитры, черти, ох хитры, – улыбнулся Сергей, осматриваясь.
На него давно уже никто не обращал внимания, кроме той девушки, которая трогала его второй по счёту и столь бесцеремонно поработала языком над его крайней плотью.
И тут Лисицын окончательно пришёл в себя.
– Мужики, – рявкнул бородач с горшком на голове и поднял руку с соломенной плёткой, – дайте-ка мне вот ту проблядушку!
Его рука указывала на Ларису Губанову. Сергей поднялся на ноги и застегнул ремень. Лариса огляделась, неуверенно улыбаясь и обмениваясь взглядом с сидевшим рядом Денисом. Зрители со второго ряда нетерпеливо подталкивали её в спину, со всех сторон дудели рожки и звенели бубенцы.
– Я должна выйти к вам? – спросила Лариса.
– Сюда, сюда выходи, – закивал человек с горшком. – А ну признавайся мне, любишь ли ты рожу свою?
При этих словах Денис вскочил и закричал:
– У неё лицо, а не рожа, дурак! У неё лучшее лицо на свете!
Дениса мгновенно вернули на место взвившиеся отовсюду руки.
– Любишь ли ты рожу свою, гулящая? – повторил вопрос мужичок.
– Люблю.
– Оно и понятно, красивая рожа. А теперь признавайся мне, с этим крикунком ты гулялась-ибалась?
Сердце Ларисы бешено заколотилось в груди. В одно мгновение её охватило нестерпимое желание выставить себя напоказ, закричать во всё горло, что этот «молодой крикунок» был ей не просто любовником, но и родным племянником. Ей захотелось сбросить с себя одежду и заняться с ним любовью на столе, чтобы их совокупление стало всеобщим достоянием, чтобы со всех сторон понеслись возгласы одобрения. Никогда прежде у неё не возникало желания выставлять себя напоказ, она не могла понять, что двигало эксгибиционистами, но сейчас ей безумно захотелось, чтобы незнакомые ей люди увидели её раздвинутые ноги и входящего в её лоно Дениса. От накатившего чувства у неё закружилась голова.