Голос крови
Шрифт:
– Ой… – шепотом произнесла я, встав на цыпочки и выглянув из-за плеча Эллара.
– Ой, – согласился почтенный наставник. – Значит, от отца сказочек наслушалась?
– П-подействовало, – чуть заикнувшись, пробормотала я и замотала головой, вытряхивая пыль из волос.
Казавшаяся цельной и нерушимой гладкая стена раскололась на две половинки разомкнувшихся огромных створок. За ними открывался уходивший в слегка подсвеченный факельными языками сумрак гигантский зал, и я неожиданно подумала: зачем низкорослым двергам нужны столь высоченные помещения? Такой потолок в полтора десятка локтей и для людей будет великоват.
С
С равным недоумением и опаской хозяева Кезанкийских гор глядели на нас, а мы, незваные гости – на них.
– Кто станет говорить, я или ты? – не оборачиваясь, шепотом спросил Эллар.
– Дай я попробую, – решилась я, лихорадочно припоминая начатки гномского наречия, преподанные отпрыскам предусмотрительным Мораддином Эрде. Наверняка местные жители умели объясняться на туранском, немедийском или заморийском языках, но я решила произвести хорошее впечатление. В конце концов, четверть крови в моих жилах принадлежит народу двергов!
Поселение гномов под Кезанкийскими горами.
23 день Третьей весенней луны,
Ближе к вечеру.
– Долиана Эрде, дочь Мораддина, – задумчиво повторил сидевший напротив гном – седоватый, с окладистой русой бородой, заплетенной в три толстые косички. Физиономия его напоминала хорошо пропеченное яблоко, однако светло-голубые, слегка выцветшие с возрастом глаза смотрели живо и проницательно. Узловатые короткие пальцы неторопливо перебирали звенья висевшей на шее дверга массивной золотой цепи, перемежаемые крупными изумрудами. – Дана Эрде и ее друг Эллар.
Упомянутый Эллар слегка шевельнулся, скрипнув резным креслом. По-моему, короткое пребывание в пещерах изрядно поколебало его душевное равновесие. Видимо, он недолюбливал подземелья и нависающие у нас над головами потолки, поддерживаемые низкими толстыми колоннами. Даже мимолетный взгляд доказывал, что королевство гномов под Кезанкией находится в изрядном упадке: капители колонн потрескались, висящая над столом вычурная бронзовая лампа покрыта налетом патины, мебель поточена червями…
Однако я решила делать вид, что не замечаю местных тягот. Меня куда больше интересовал старый дверг, хотя я не могла в точности определить, действительно он стар или нет. Подгорные карлики, подобно оборотням Пограничья и гулям Рабиров – долгожители, и возраст в сто пятьдесят – двести лет отнюдь не является для них преклонным.
Гнома звали Гроин, сын Фарина Секиры, он считался кем-то вроде наместника здешнего края и встречи с ним мы добились после небольшого скандала, учиненного подле Ворот Кезанкии.
А еще Гроин, сын Фарина, приходился мне родным дедом, ибо Мораддин Эрде был его сыном. И я пребывала в некоторой растерянности, ибо, во-первых, при всем старании не обнаруживала в своей душе никакого намека на родственную привязанность, а во-вторых, испытывала неловкость за предстоящую ложь. Что я ему скажу, если он решит узнать, зачем мы сюда пришли?
Наше внезапное и шумное появление ввергло гномов-стражей в глубочайшую растерянность. Люди редко допускались в глубины Кезанкии, редкие
После долгих и не совсем толковых расспросов нам наконец позволили войти внутрь. Не знаю, что оказалось более убедительным – мое знание гномского наречия или грозившее вскоре лопнуть терпение Эллара, вполголоса пообещавшего превратить чрезмерно бдительных двергов в ящериц.
– С него станется, – вежливо предупредила я. – Он вообще-то маг, причем с исключительно скверным характером.
Стражники пошептались, заново переспросили мое полное имя и отослали вестника разыскать старейшину Гроина, сын Фарина и передать ему, что у ворот стоит некая человеческая девица вкупе со своим дружком, нахально утверждая, будто она – дочь Мораддина, сына Гроина.
Минуло колокол или чуть подольше. Я уже начала подумывать, не заставят ли нас дожидаться до конца года, когда явился запыхавшийся посланец с ответом. Гроин милостиво соглашался принять странных визитеров.
Наших лошадей увели куда-то в боковой придел зала. Серый жеребец Рабирийца возмущенно захрапел, и Эллару пришлось успокаивать коня, иначе он непременно затоптал кого-нибудь из подгорного народца.
Один из караульных, прихватив масляный фонарь, повел нас через множество галерей, полутемных разветвляющихся коридоров, по узким мостам, проложенным над неразличимыми в темных ущелий реками, и бесконечным вереницам похожих одна на другую пещер. Далеко в глубинах надсадно ухали молоты и что-то протяжно урчало. Эллар, с его ростом в неполных четыре локтя, постоянно шипел, задевая головой потолки. Я пыталась запомнить повороты и переходы, но вскоре поняла безнадежность своей затеи. Самостоятельно мы отсюда не выберемся. Хадходронд не заслуживал названия перенаселенного – нам почти никто не попадался навстречу, зато многие из пещерок, явно предназначавшихся для жилья, выглядели пустыми и заброшенными.
Почтеннейший Гроин так долго и пристально рассматривал нас, что я начала подозревать: вдруг он каким-нибудь невероятным образом догадался об истинной цели нашего прихода в Кезанкию? Я кратко пересказала историю трех последних лун моей жизни, упирая на то обстоятельство, что сильно досадила королевской власти Немедии и теперь меня повсюду разыскивают, дабы придать заслуженной каре. Помня рассказы отца, я решила поискать убежища здесь. Если по каким-то причинам народ гномов не разрешает чужакам появляться в своих владениях, мы немедленно удалимся…
– Мораддин иногда присылал краткие весточки, – старый дверг, казалось, пропустил окончание моей речи мимо ушей. – Писал, будто добился неплохого положения среди людей. Упомянул, что женился, а спустя несколько лет – что у него появилось двое детей. Мораддин выбрал жизнь наверху, под солнцем, в городах, и я понимал, что вряд ли увижу своих внуков…
«Интересно, – мелькнула непрошеная мысль. – Мораддин – единственный сын Гроина или есть другие?»
– И вдруг приходишь ты, – гном, казалось, услышал мои размышления. – Ты и твой друг. Говоришь: Мораддин поссорился с новым правителем вашей земли, твои родные мертвы, вы сами скрываетесь. У меня был сын и его наследники. Теперь осталась только ты. Спрашиваешь, можно ли вам пожить здесь? Неужели ты полагаешь, что у меня повернется язык сказать – уходи?