Голос крови
Шрифт:
:::::: Ладно, Магдалена, себе-то не ври! Ведь на самом деле не это тебя гложет, так?… Как-то ваша с Норманом фотка появилась у тебя на стене без твоего ведома, и ты так боялась расстроить Нестора, что удалила ее, едва узнала об этом. А теперь посмотрим правде в глаза. Ты хочешь, чтобы все знали: доктор Норман Льюис – твой парень! Признайся! И вообще, тебе хотелось бы, чтобы куча его фоток торчала на твоей странице уже к тому моменту, как «60 минут» со знаменитым Айком Уолшем выйдут в эфир. Так? Чтобы все знали: он твой, этот великолепный светловолосый синеглазый американо, этот успешный и знаменитый Взрослый Мужчина!::::: Но и эти счастливые мысли тянут за собой новый приступ раскаяния из-за Нестора. Вся их история и должна была окончиться так, как окончилась… и чем скорее, тем лучше. Магдалена не могла бы придумать другого способа сообщить Нестору…
– Э! – говорит Норман. – Ты даже не смотришь!
И это правда.
Норман ведет ладонями от ее плеч вниз по ткани накрахмаленного халата.
– Ну?
Магдалена смотрит на фотографию, и… умх-хгх-х, это кошмар! Цветной снимок голого мужского паха… По всему паху и на сильно воспаленном пенисе бугрится какая-то сыпь.
– Какая… – начала Магдалена.
Она хочет сказать «пакость», но Норман, ей показалось, отчего-то очень горд этим снимком, и она заканчивает:
– …кошмарная фотография.
– Неправда, – не соглашается доктор.
– То, что сотворил над собой наш богатый и влиятельный Морис Флейшман, может быть, и кошмарно, но фотка не кошмарная. С моей точки зрения, это важный документ, свидетельства такого типа очень ценны в нашем деле.
– Это мистер Флейшман?
– Он самый, – подтверждает доктор Льюис. – Видишь его худые длинные ноги?
– Откуда она?
– Я сам снял с полчаса назад и загнал в комп.
– Но почему он голый?
Доктор Льюис хихикает.
– Потому что я велел ему раздеться. Я сказал, что нам нужно создать «визуальную хронологию» выздоровления. «Визуальную хронологию», – сказал я ему.
Он хохочет, уже почти в полный голос.
– Еще я сказал ему, чтобы он взял эту карточку с собой и глядел на нее всякий раз, как захочет поддаться своему так называемому пристрастию. И я говорил почти серьезно. Но в первую очередь я сделал этот снимок для своей монографии.
– Монографии? – переспрашивает Магдалена. – Какой монографии?
Она теряется – стоит ли обнаруживать дальнейшее свое невежество? – но все же продолжает:
– Норман, я даже не знаю, что такое монография.
– Монография – это трактат. «Трактат» же тебе понятно?
– В общем смысле, – подтверждает Магдалена.
Она и понятия не имеет, что такое трактат, но доктор Льюис говорит таким тоном, что подразумевается, будто это слово знакомо каждому грамотному человеку.
– Ну, монография – это, можно сказать, подробный и очень академичный трактат, который сообщает тебе гораздо больше, чем ты хочешь знать о каком-нибудь конкретном предмете, в нашем случае – о роли мастурбации в так называемой порнографической зависимости. Я хочу написать такую подробную монографию, такую содержательную, настолько напичканную… даже раздутую… документами, в том числе фотографиями вроде этого снимка мистера Майами, чтобы при первой попытке ее читать у человека начиналась бы мигрень. Я хочу накатать такой… плотный текст, чтобы любой ученый, прочитавший его целиком – любой ученый, любой врач, любой психиатр, любой профессор мединститута, – хочу, чтобы этот сукин сын визжал от боли под тяжестью всех мельчайших клинических фактов, высушенных и спрессованных в кирпичи, которыми нагрузил его доктор Норман Льюис.
– Но зачем тебе это? – не понимает Магдалена.
– А затем: я узнал, что эти завистливые недоумки прозвали меня «шлоктором».
Магдалена без слов смотрит на Нормана. Ей не хочется больше задавать вопросов, обнаруживающих все ее невежество.
– «Шлок» – это на идише означает дешевый, плохой, – поясняет Норман, – в первую очередь, понтовое фуфло, которое втюхивают под видом высшего сорта. В общем, шлоктор – это доктор, который показывает себя дешевкой и фуфлом, липовым экспертом, появляясь в телешоу типа «60 минут» и на пальцах объясняя сложные материи, чтобы миллионам идиотов казалось, будто они все понимают. Это, конечно, от зависти. Моим правильным коллегам нравится считать себя хранителями удивительных тайн на заоблачной вершине, куда нипочем не взобраться пустоголовым миллионам. Любой доктор, появляющийся в телевизоре и слегка рассеивающий туман, у них автоматически дешевый ренегат… – Магдалена, не моргнув глазом, принимает Норманова «ренегата», – …меняющий тайны на какую-то пошлую известность. Моя монография шибанет по ним, как паровой молот. Она… будет им не по зубам. Заголовок будет какой-нибудь вроде «Роль мастурбации в развитии порнографической зависимости» – «зависимость» в кавычках – или, может, «Фактор мастурбации в развитии порнографической зависимости». «Фактор» – это очень научная заумь, сейчас
Магдалена все смотрит на фотографию, и фотография ужасна, что бы там ни говорил Норман, но доктор тем временем расстегивает на ее груди глухой целомудренный медсестринский халат. Магдалена сидит за своим столом в приемной, она на работе, она медсестра, и от этого приставания Нормана тем более… порочны… «60 минут», наверное, уже подходят к дверям – в любой момент будут здесь! Пульс Магдалены пускается вскачь – а Норман между тем продолжает совершенно нормальным голосом:
– …и он объявляет секретарше его не беспокоить, кто бы ни звонил, жена, дочери, – не беспокоить. И даже ей, самой секретарше, – не беспокоить, и поворачивается на своем роскошном дорогом кресле, обитом мягчайшей бежевейшей кожей, откидывается, насколько можно, на спинку, расстегивает ремень и ширинку, спускает брюки и трусы до колен, и его несчастный замученный красный херок торчит в небо, и вот он делает то единственное, о чем может думать. Стискивает зубы и, превозмогая боль, острую боль, моментально достигает краткого содрогания, ради которого теперь и живет, – он сам мне все это рассказал!.. как будто мне и вправду нужны все эти подробности, чтобы его лечить – мне-э-эх-х-х!
Тут его опять сотрясает приступ хохота.
– А тебе точно нужно все это мне рассказывать? – спрашивает Магдалена.
Доктор Норман Льюис ни на миг не прекращает ласкать ее груди. «60 минут»! Уже в любой момент!
– Ах-хах-ха-а-х, не понимаю, почему нет, – отвечает доктор Льюис, пытаясь совладать со смехом. – Мы-ы-ы мы-ы-ы мы-ы-х-хххХХ хок-хок– хок оба дипломированные специалисты, занятые на этом случае, так? Хок-хок-хок хок-хок-хок а-а-х-хХХХ хок-хок-хок хок.
Все это время Норман стоял, согнувшись, позади ее стула. Теперь он обходит стул, чтобы оказаться перед Магдаленой. Приникает ртом к ее губам и, осторожно пососав каждую, продолжает, будто у них не происходит ничего, кроме разбора поведенческих отклонений пациента Мориса Флейшмана.
– В момент, когда он достигает оргазма, когда любой мужчина достигает оргазма, все до единого нейроны и дендриты возбуждения, что мгновением раньше накачивали его детородный член кровью… исчезают – исчезают! – именно, и вся его маниакальная страсть испаряется. Как будто и не было никогда. Он даже на вожделение не способен, наш жеребец Морис Флейшман. Он сама деловитость. Он натягивает трусы, натягивает брюки, застегивает ширинку, затягивает ремень, поднимается на ноги, расправляет на себе одежду… и выглядывает в окно, направо, налево, нет ли там кого, кто мог бы его сейчас видеть, а потом жмет кнопку, и секретарша в приемной снимает трубку, и он говорит, что опять можно переводить звонки, и снова весь в работе и дивится, как могло с ним случиться… то, что сейчас случилось… Он работает, пока его организм не восстановится, и эти периоды у него становятся все короче и короче, и лишь только он восстановится, сразу вертит кресло спиной к дверям и снова прилипает к монитору. Это так просто – включить порнуху. Не надо никому ничего платить, не надо сообщать ни имя, ни электронку. Всего-то зайти в Гугл, написать www.onehand.com и тиснуть «энтер», и он опять на Xanadu, и его хилый волдырчатый Эскалибур снова торчком и в готовности, а на экране перед ним секс-меню, чего только душа не пожелает: анал, фелляция, куннилингус, копрофилия – ну а как же! – и всем своим существом он жаждет лишь того содрогания. Все прочее не существует! Время между походами в храм наслаждения все короче и короче, и он не успевает ничего другого, и люди принимаются роптать, что им больше не удается договориться о личной встрече с нашим выдающимся Морисом Флейшманом. Еще бы им это удалось! Он занят саморазрушением!