Голос погибшей планеты
Шрифт:
Смутное беспокойство за Пе побудило меня как можно быстрее выбежать наружу. За дверями меня на какое-то мгновение ослепил яркий солнечный свет. А потом я увидел…
До сих пор я не могу понять, каким образом мой малыш сумел открыть двери вездехода и выбраться из машины.
Сейчас он с веселым смехом бегал по лужам, разбрызгивая воду, и личико его сияло от удовольствия. Ведь он не знал, не понимал, что с каждым мгновением в его маленькое тельце вливаются частицы гибельной радиации, которой были насыщены вода в лужах, теплый, ласкающий ветерок,
Я подхватил Пе на руки, вбежал в шлюз санитарной обработки и дважды подверг себя и сынишку воздействию дезактиваторных воздушных потоков.
Пе с любопытством подставлял тонкие ручки теплым ароматным дуновениям и смеялся. Этот ветерок шевелил и путал его легкие белесые волосенки.
Все так же прижимая к себе теплое худенькое тело сынишки, я вошел в ангар. Глаза моего Пе горели любопытством. Он был так заинтересован происходящим, что даже не задавал своих обычных вопросов: «Что это? Это что?».
По выдвинутому трапу мы поднялись в космолет. Но прежде чем проверить все системы жизнедеятельности космического корабля, я бросился в медицинский отсек, чтобы убедиться в наличии «спасительных» таблеток. И их, и всевозможных других лекарств на корабле был изрядный запас.
Приборы, показывающие уровень радиации внутри корабля и в ангаре, стояли на нуле.
Я приготовил себе и сыну питательную и сладкую молочную кашу, заправил ее несколькими «спасительными» таблетками, и мы сели завтракать. Пе ел с большим аппетитом. Я с детства не любил эту кашу, но теперь ел ее с удовольствием.
Потом я заметил, что Пе устал и у него слипаются глазенки. Я отнес его в «плавающую кровать», смягчающую перегрузки, неизбежные при взлете космических кораблей. Он сразу уснул, и я прикрыл прозрачную крышку кровати.
Затем я занялся проверкой наличия запасов пищи и воды, контролем за работой всех систем и механизмов космолета, включая автопилот и счетно-решающее устройство, рассчитывающее курс. Все это было мне знакомо по недавней практике.
Передо мной на широком пульте вспыхивали зеленые огоньки, сигнализирующие о благополучии. Да, корабль находился в идеальной готовности к дальнему полету. Счетно-решающее устройство быстро выдало все расчеты, а автоштурман — сложнейшая машина — проложил на пластмассовой ленте курс к далекой Голубой планете.
Я еще раз сбегал посмотреть на Пе. Он спал спокойно и сладко, подложив кулачок под щеку.
И тогда я сел в кресло пилота и стал готовиться к взлету.
Я слышал, как трап с гудением вошел в тело корабля, плотно закрыв входной люк. По моему радиосигналу медленно раздвинулась механическая полусфера потолка, а космолет стал постепенно поднимать острый нос, становясь на корму. В глаза мне хлынули потоки солнечного света.
Я плавно повернул круглый красный диск включения реактивных двигателей, и где-то внизу раздался грохот, напоминающий раскаты грома. Затем я проверил работу фотонных двигателей, которые нужно было включить, когда корабль ляжет на намеченный курс, — я только чуть-чуть
Еще раз проверив ровное мерцание зеленых огоньков на пульте, я решительно повернул красный диск.
Рев двигателей усилился. Страшная сила вдавила меня в кресло, и грозовое гудение стало еле слышным.
Полет к Голубой планете начался.
Месяца через два после того, как мы покинули родную Желтую планету, у меня стало мучительно ломить суставы, начали выпадать волосы. Это же самое происходило и с моим маленьким Пе. Он стал вялым и капризным, часто плакал и звал маму Мо.
Я сразу понял, что на нас сказываются последствия радиации, и увеличил дозы принимаемых нами «спасительных» таблеток до шести. На какое-то время наступало облегчение, но потом боли, страшная вялость и отупение возвращались вновь.
Я почти не спал, и снотворные средства не действовали на меня. Я бродил по космолету, то и дело подходя к кровати, где лежал Пе. Монотонно, однообразно жужжали двигатели, мчащие корабль в черной пустоте космоса. Где-то далеко позади желтым пятном мерцала моя обездоленная мертвая планета.
Мертвая?! А почему мертвая? На ней развивается своя, особенная жизнь — растения с рыхлыми и ломкими слизистыми побегами и листьями. На ней благоденствуют крысы, отвратительные хищники, на которых почему-то не действует радиация. Может случиться, что наша Желтая планета скоро станет царством крыс. А вот людей на планете не будет. Я не верю в россказни об искусственном снижении радиации. Да если такое и произойдет, то все равно те подобия людей — жалкие, слабые и подленькие, которые выживут в так называемых «счастливых городах», не будут жизнеспособны и вымрут от голода.
Я все чаще задумываюсь о бессмысленности и глупости этой опустошительной войны, сделавшей целую планету непригодной для жизни.
Я уверен, что если бы кто-нибудь, какой-нибудь волшебник тогда, перед началом войны, смог показать человечеству сегодняшний облик нашей планеты, то войны бы не случилось, потому что миллионы людей, тех, кто сейчас сгорел в атомном огне, кто гниет заживо, пораженный смертельной радиацией, они поднялись бы в едином порыве и отобрали бы смертоносное оружие из рук безответственных политиков и военных, а их бы самих заперли в сумасшедших домах.
Но такого волшебника не нашлось, а немногие трезвые голоса заглушались воинственными возгласами и тупым эгоизмом.
Ну что ж! Наверное, мое поколение, жившее только своими маленькими, личными интересами, одурманенное криками корыстных политиканов, оно, может быть, и не заслужило иной судьбы.
Но дети! Эти маленькие, беззащитные существа. По какому праву и их лишают жизни?
Я бегу в отсек, где в кроватке спит мой маленький Пе, и долго смотрю на его худенькое личико, на которое легли какие-то синеватые тени. Как похож он на мою дорогую Ва!