Голос призрака
Шрифт:
— Он, должно быть, был очень пьян, — пояснил Дикон.
— Думаю, что да.
Но тогда я поразилась, вдруг что-нибудь случится. Я почувствовала облегчение, когда все благополучно закончилось.
Музыка была приятной, а хор в это время пел:
Блаженны чтущие Господа.
О, благо Teбe!
О, благо Тебе!
И счастье твой удел!
Но не совсем удачно говорить о счастье, когда оба — и невеста и жених — ясно демонстрировали, что далеки от него… И поэтому фраза «И счастье твой удел» прозвучала фальшиво.
— Да,
— Я никогда этого не забуду. Я видела леди Джерси. Она казалась более довольной, чем остальные.
— Она боялась, что у принца будет красивая невеста и он ее полюбит, — сказал Дикон.
— На какое-то время, конечно, — добавил Джонатан. — Его возлюбленные, как правило, долго не удерживаются. Но дама неопределенного возраста, мадам Джерси, не может позволить себе даже небольшого антракта.
— Очень жаль, что он бросил Марию, — сказала матушка. — Она подходила ему. И, думаю, он действительно любил ее.
— Он не мог ни жениться, ни отвергнуть, — вставила я резко.
— Представь, как на него давили, — продолжала мама. — Не думаю, что он был счастлив с тех пор, как они расстались.
— Не стоит жалеть Его королевское Величество, — сказал Дикон. — Думаю, что он сам способен о себе позаботиться.
— Но только не сегодня… — сказала мама. — Расскажите нам лучше о «Собаке и свистке».
Мы сидели, сонно болтая обо всем понемногу, но никто из нас не хотел уходить. Свечи оплыли, а некоторые из них потухли, но мы и не думали заменить их. В комнате воцарилось молчание. Думаю, каждый из нас был занят своими приятными мыслями.
Я перебирала в памяти события прошедшего дня. Я чувствовала запах реки, вкус ростбифа, приготовленного Матти, видела сверкающие отблески огня в холле гостиницы, слышала тихий плеск воды о берег.
Это был счастливый день.
Чары рассеялись, когда огонь в камине стал затухать.
— Он скоро совсем погаснет, — сказал Дикон.
— И становится холодно, — добавила матушка. Она зевнула и встала. Мы с ней под руку поднялись наверх. Она на прощание поцеловала меня у двери. Я зашла в комнату и зажгла свечи на туалетном столике.
Я смотрела на свое отражение в зеркале. В свете свечей я казалась еще лучше. Свет свечей льстит, сказала я себе, но я отметила и еще кое-что. Во мне появилась легкость, какой-то свет. Этот день я не забуду никогда.
Я задумчиво расчесывала волосы, вспоминая «хмель твоих губ…»
Я поднялась и закрыла дверь.
Конечно же, он не посмеет прийти ко мне сюда, где мама была так близко. Но не отважится ли он еще на что-нибудь?
Я должна закрыть дверь, ведь если он придет, то как я смогу устоять перед ним в такую ночь?
Несмотря на то что мы поздно легли, когда я рано утром спустилась, мама уже завтракала.
— А, вот и ты, — сказала она. — Хорошо спала после вчерашних волнений?
— Не
— Что за день! Я никогда не забуду его, хотя и рада, что он закончился. Я очень хочу увидеть Джессику. Я не люблю надолго оставлять ее. А ты не соскучилась по Амарилис?
Я сказала, что она права.
— Думаю, что мы вернемся послезавтра…
— Ладно.
Если только Дикон сможет, — добавила мама.
— Он обещал…
— Но пока не уверен. Если он сможет поехать, то мне бы хотелось сходить к торговцу бархатом и шелком утром. Я должна взять еще кружев. Он сказал, что их привезут сегодня. Ты поедешь со мной? Я хочу с тобой посоветоваться.
— Конечно.
— Тогда все хорошо. В десять часов? Мы можем пройтись пешком. Это в десяти минутах ходьбы.
— Сейчас переоденусь.
Мы пошли в магазин и долго выбирали кружева. Матушка также купила немного бледно-розовых ленточек для отделки одежды малышей.
Когда мы вышли из магазина, она сказала:
— Я знаю, что мы сейчас сделаем: выпьем немного кофе или шоколада. Эти кофейные домики довольно интересны.
Я согласилась с ней, ведь они стали частью лондонской жизни, более чем просто местом, где отдыхают и пьют кофе или шоколад. Там можно было перекусить, почитать специально подготовленные для посетителей газеты, написать письмо и, что нравилось многим, послушать разговоры завсегдатаев. Различные кафе посещали люди с разным общественным положением: были политические кафе, где устраивались дискуссии по любым темам. Знаменитые остряки и эрудиты часто посещали их. В определенные дни Самуэль Джосон собирал аудиторию в «Голове турка», «Бедфорде» или «Чеширском сыре», а Валпол и Аддисон соперничали с Конгривом и Ванбрахом в «Кит Кэте».
Кафе, которое мы выбрали, было в нескольких шагах от лавки.
Его называли «Бенбоу»— по имени, как я слышала, его владельца, преуспевшего за игорным столом. В этот час в кафе не было остряков, и мне показалось, что здесь собрались люди вроде нас, которые обычно сидят ровно столько, сколько требуется, чтобы выпить кофе или шоколад.
Нас радушно встретил хозяин. Он знал мою маму. Как она объяснила позже, они заходили сюда с Диконом во время последнего визита в Лондон.
Он провел нас к пустому столику.
— Здесь, в этом небольшом алькове, вам будет удобно, — добавил он, подмигивая.
— Это моя дочь, — сказала мама.
— Рад познакомиться, леди, — ответил он, поклонившись с большим почтением.
Мы пили прекрасный шоколад, и мама вдруг вспомнила:
— О, дорогая, я оставила ленты в магазине.
— Мы вернемся и возьмем их, когда закончим пить кофе.
— Я схожу сейчас.
Это быстро, останься здесь. Она поднялась. Мистер Бенбоу вышел ей навстречу.
— Я иду в магазин, он здесь недалеко. Я оставила там покупку. Дочь подождет меня здесь, — сказала мама.