Голос с дальнего берегаРассказы и литературные портреты

Клевцов Владимир Васильевич

«Это как же надо было жить, чтобы за четыре года так измениться? — подумал Костя. — Что за жизнь была? Словно она, нехорошая, жевала, жевала человека, собираясь проглотить, да что-то помешало, так и оставила его недожеванного!»

Ванюша тоже сразу узнал его, и, когда они по-мужски крепко обнялись, похлопали друг друга по спине, приятель в этот момент как-то странно, с длинным всхлипом, вздохнул- так успокоенно и утешительно вздыхает отплакавшееся после обиды дитя. Костю это растрогало, и ему даже показалось, что именно его Ванюша ходил

по вокзалу и искал.

Начались расспросы: где ты, как дела, как живешь? Спрашивал в основном Ванюша.

— Наши-то, верно, разъехались по стране, рассовались по провинциальным углам? А где Таня Куракина, небось замуж выскочила? — сыпал Дикин вопросами. — Сам-то поди уже играешь?

Было видно, что он несказанно рад встрече и спрашивает искренне, без показушного интереса и скрытой зависти, как обычно бывает, если один приятель удачливее другого.

Эта искренность остановила Костю, который собирался было приврать, что занят в двух спектаклях, на подходе третий. Но представив, как это взбередит Ванюшину душу, может, обидит его, сказал правду:

— Еще не играю по-настоящему. Целый год в массовке. «Что изволите» и «Кушать подано».

После сказанного стало легче: вроде и сам не блещешь успехами. Самого Костю накануне женитьбы волновал другой вопрос: каково быть женатым человеком? Наверное, приятно иметь рядом с собой добрую, ласковую, внимательную жену. Его еще не оставляли сомнения, временами точил и точил червячок, правильно ли он поступил, поехав делать предложение? И когда спросил Ванюшу, как у него с женой, хорошо ли он живет, и хотя ясно было, как живет, он еще надеялся на чудо, что приятель рассеет сомнения. Но Ванюша не рассеял.

— Не сложилось, ушел от жены, точнее, выгнала. — Дикин сказал это с печальной улыбкой: мол, что поделаешь, сегодня у многих не складывается. Чувствовалось, что он пережил развод, свыкся с потерей. — Но я не пропал, все в порядке. Живу в общежитии, работаю. Ты сам-то куда направляешься?

У Кости уже с языка готово было сорваться, что едет в Саратов к невесте, но после такого признания вовремя удержался. Помолчали. И молчание вышло тягостное: тут надо было или сразу расходиться по сторонам, или найти повод задержаться.

— Слушай, пошли ко мне в общагу. Поговорим, сколько лет не виделись, есть что вспомнить. Чего на вокзале сидеть, — загорелся Ванюша.

— Поезд через три часа.

— Успеем, я совсем рядом живу, в двух шагах. Комнатка маленькая, но отдельная, с кухней и душевой. Чего на вокзале-то сидеть, — повторил он. — Пошли, а?

В глазах у него промелькнуло умоляющее и испуганное выражение, как бы говорящее — не оставляй меня. Костя так и понял этот взгляд. Понял, что Ванюша смирился с одиночеством, но когда они так счастливо встретились, у него не было сил снова расстаться. Ему даже показалось, что приятель опять не то вздохнул, не то всхлипнул.

— Если твое общежитие рядом…

— Рядом, рядом, в двух шагах.

Вышли из вокзала в город. Но вместо того

чтобы пройти два шага, сели в трамвай и куда-то поехали. Хуже нет куда-то ехать в незнакомом городе. Трамвай звенит, грохочет, дома все ниже, фонарей все меньше, улицы пустыннее. Костя встревожился, успеет ли он на поезд, и поглядывал на приятеля. Ванюша молчал, о чем-то сосредоточенно думал, что-то его волновало. Потом, заметив на себе вопросительные взгляды, пояснил:

— Сейчас возьмем тут у одних деятелей самогонки, встречу отметить. Момент.

— Может, не надо, времени в обрез.

— Как это не надо? Всем надо, а нам не надо? Так положено, а ты слушай, что я говорю.

Удивительное дело, но теперь, когда Костя согласился с ним пойти, Дикин повел себя почти по-хозяйски. Даже тон его изменился — из просительного стал твердым и уверенным, точно Костя принадлежал ему и он был волен им распоряжаться.

Вскоре трамвай остановился возле дома с погашенными огнями — лишь в одном окне светился огонек, поджидая кого-то, блуждающего в ночи. «Уж не нас ли?» — подумал Костя. Вошли в подъезд и стали подниматься в полной темноте, жившей своей загадочной жизнью, потому что Косте все время казалось, что из темноты кто-то прикасается к нему или он, поднимаясь, кого-то задевает.

— Подожди, я скоро, — сказал Ванюша шепотом, тоже почувствовав мрачную тайну подъезда. Он на ощупь позвонил, ему открыли, вырвавшийся из квартиры луч света ярко осветил его фигуру, и все, что пряталось в темноте, мгновенно сжалось по углам. Ванюша вошел. И как только вошел и дверь захлопнулась, темнота вновь ожила и приблизилась к Косте. На улице было душно, а здесь, в закрытом подъезде, она не давала дышать, и по спине Кости протекла струйка пота, словно кто-то из темноты провел по позвоночнику холодным пальцем.

Сначала из квартиры ничего не было слышно, потом раздался громкий женский голос:

— Нет, Ванька, в долг не проси. Дважды давала, а в третий — шиш. Сначала долг верни.

— Говорю же, друг приехал, — повысил голос и Ванюша. — Край как надо.

— Иди-иди, поищи дураков в другом месте.

Спускались молча. На улице выяснилась, что на город надвигается гроза. На горизонте, поверх крыш, то и дело беззвучно вспыхивало, освещая багрово-пепельную груду туч. Вспыхивало в одном месте, словно там моталась, открываясь и закрываясь, незапертая дверца в преисподнюю.

— Ну и вольет же сейчас, насквозь вымокнем! — воскликнул Костя. Воскликнул с веселым восторгом, но еще и с намеком, не пора ли определиться, поехать в общежитие.

Он поглядел на приятеля, ожидая, что тот после неудачи будет растерян, подавлен, но Ванюша оказался спокоен, точно отказы ему не впервой, и по-прежнему сосредоточенно о чем-то размышлял, наверное, куда бы отправиться еще.

— Может, тебе денег дать?

— Не надо, я же сказал, у меня все хорошо. — Он продолжал думать. — В общем, так. Есть еще одно место, где торгуют. Совсем рядом.