Голос в ночи. Переселение душ. Лунатики
Шрифт:
«Словно конферансье объявляет следующий номер», — нарочно насмешливо подумала я, чтобы поскорее прогнать иронией колдовское наваждение.
Но в этом представлении номера были хорошо продуманы и декорации превосходны…
Двое молодых мужчин в строгих черных одеждах, похожих одновременно и на монашеские рясы и опять-таки вроде на какие-то костюмы космонавтов, ввели под руки женщину с бледным, рано постаревшим лицом. Она поворачивала голову во все стороны в страстном ожидании чуда. Глаза у нее были широко открыты, но ничего не видели.
Замерший в ожидании зал следил, как ее вели к проповеднику, отступившему еще дальше в темноту и почти невидимому.
Спящая девушка вдруг встала и походкой сомнамбулы отошла в сторону от кресла. Теперь ее тоже почти не было видно, лишь смутно белело платье в темноте.
Слепую женщину усадили в кресло под слепящий свет прожектора. Но она не видела света, глаза ее не моргали.
— Готова ли ты, бедная сестра моя? — торжественно спросил проповедник.
— Да, я готова, — срывающимся голосом ответила женщина, вцепившись в подлокотники кресла.
— Тверда ли твоя вера?
— Да, тверда. Я верю, верю! — исступленно, как заклинание, несколько раз повторила женщина.
Пауза. Звенящая тишина…
— Спи! — вдруг властно приказал проповедник. И женщина окаменела.
Луч света, падавший на нее, начал медленно меркнуть. Вот уже лицо женщины едва различимо…
— Сейчас ты прозреешь, сестра моя, — негромко и певуче начал говорить проповедник. — Я буду считать до пяти, и когда я скажу «пять», всемогущие космические силы старших братьев вернут тебе зрение. Ты снова все будешь видеть. Я считаю. Раз… Два…
Он считал медленно, размеренно, монотонно, и напряжение в зале все нарастало.
— Три… Четыре…
Какая длинная пауза!
— Пять! Проснись! Ты видишь!
Женщина вскочила, закрыла ладонями глаза, тут же снова открыла их и неистово закричала:
— Я вижу! Вижу! Господи, я вижу!
Слепящая вспышка заставила меня вздрогнуть и зажмуриться. Я не сразу поняла, что это какой-то предприимчивый фоторепортер постарался запечатлеть торжественную сцену. Он сделал еще два снимка, а проповедник старательно позировал, стоя рядом с прозревшей женщиной.
Потом ее подхватили под руки и увели, почти потерявшую сознание.
Трудно передать, что творилось в зале. Истерические всхлипывания, молитвенные возгласы. А тут еще снова «загробные голоса» грянули ликующе хором, переливчато зазвонили словно стеклянные колокольчики, опять полилась электронно-космическая музыка. Перекрывая ее зычным голосом, проповедник выкрикнул, простирая перед собой длинные руки:
— Поклонимся космическому пламени!
И вдруг у его ног словно разверзлась огненная бездна! Откуда-то из-под пола вырвались косматые языки огня. Их становилось все больше. Пламя было настоящим. Люди с испуганными вскриками отшатывались и пятились подальше от обжигающего жара.
В полу открылась яма, доверху наполненная раскаленными углями. «Космический» проповедник несколько минут стоял
— Поклонимся космическому пламени, братья и сестры!
Он быстро подошел к огню, склонился над ним в низком поклоне и вдруг, набрав полные пригоршни пылающих углей, погрузил в них лицо, будто совершая некое «огненное омовение», а затем подбросил угли высоко кверху! Огненные полосы прочертили воздух.
Не успела я опомниться, как проповедник будто ни в чем не бывало вернулся на свое место. А к огненной яме неторопливо и торжественно подошла Гретхен в белом платье. Теперь стало видно, что она босая.
Под ликующее пение «космических голосов» девушка спокойно ступила босыми ногами на раскаленные угли и так же неторопливо, величаво пошла по ним.
Я вскрикнула, ожидая, что сейчас вспыхнет ее легкое платье и девушка превратится в живой пылающий факел.
Крики ужаса раздавались и в других концах зала.
Но ничего не произошло.
Платье почему-то не вспыхнуло. Девушка с отрешенным видом лунатички прошла по всей дорожке из раскаленных углей, и ноги ее остались, видимо, целы и невредимы!
— Не могу, извините, — проговорил вдруг рядом со мной доктор Жакоб и начал быстро раздеваться.
Скандал в «святом доме»
Он снял ботинки и носки, стащил поспешно брюки и сунул их мне:
— Держите.
А сам, оставшись в одной рубашке и плавках, подозрительно похожих на ту набедренную повязку, в какой он выступал на сцене «Лолиты», легко вскочил на низенькие перила, ограждающие нашу ложу, и крикнул:
— Уважаемые зрители, минуточку внимания!
Все повернулись к нему.
— Я — атеист и не верю ни в бога, ни в загробные голоса. Но я тоже могу творить подобные чудеса, они доступны каждому нормальному человеку.
Он спрыгнул в зал, прошел сквозь поспешно расступающуюся толпу к огненной дорожке и вступил на нее. Стоя в огне, Жакоб набрал полные горсти раскаленных углей, покачал головой и, сказав громко: «Жалко, уже остыли», — старательно сдул с них серый пепел.
Угли запылали ярче, и Жакоб начал растирать ими ноги, словно обыкновенной массажной губкой!
— Как видите, не обязательно быть святым! — весело воскликнул он, показывая всем пылающие на его ладонях угли.
Потом Жакоб вдруг начал приплясывать на углях. Искры снопом вылетали из-под его босых ног.
Фоторепортер, конечно, не упустил момента. Вспышки блица торопливо засверкали одна за другой.
Проповедник и девушка поспешили исчезнуть.
Жакоб выскочил из костра и, шутливо отбиваясь от наседавших истеричных старух, пытавшихся ударить его кто зонтиком, а кто просто сухоньким кулачком, вскочил на перильца и, тяжело переводя дыхание, оказался опять рядом со мной.