Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве
Шрифт:
Города, страны и миграция после Второй мировой войны
Вторая мировая война преобразила Ленинград и Москву. Ленинград, почти обезлюдевший город-герой, переживший 900-дневную блокаду, и Москва, теперь ставшая столицей мировой сверхдержавы, нуждались в серьезных восстановительных и ремонтных работах. Сначала рабочая сила потянулась из близлежащих областей, а затем все больше мигрантов стало прибывать со всех уголков Советского Союза. Представители Кавказа и Средней Азии – иногда с разрешения властей, а иногда без него – приезжали даже в больших количествах, чем до войны, особенно когда послевоенные инвестиции в пострадавшие южные регионы Советского Союза уменьшились. В эпоху холодной войны две столицы стали образцовыми советскими городами, конкурируя с Лондоном, Парижем, Нью-Йорком и Вашингтоном за влияние над странами, еще не примкнувшими ни к одному блоку, или над странами «третьего мира». Ленинград и Москва «расстелили красные дорожки» не только перед жителями нового коммунистического Восточного блока, но и перед гостями из Центральной и Латинской Америки, Азии и Африки. Множество выходцев со сталинского внутреннего Востока демонстрировали, насколько разнообразно постколониальное, социалистическое государство, ставившее перед собой глобальные цели, однако на деле их присутствие свидетельствовало о несовершенстве плановой системы, которая пыталась контролировать передвижение граждан и направлять обученных мигрантов обратно в родные республики для модернизации городов периферии.
По завершении Второй мировой войны в Ленинграде и Москве развернулось строительство: новый городской ландшафт организовывали в стиле крупнейших столиц Европы. Городские центры стали узлами, которые должны были способствовать обеспечению более высоких стандартов жизни для общества, пострадавшего от войны. Советские лидеры рассчитывали, что эта цель будет достигнута с помощью социалистической плановой системы, способной, как они полагали, наилучшим образом распределять ресурсы и перенаправлять потоки людей. «Явные проявления урбанизации» в СССР были, пожалуй, заметнее, чем на Западе [104] . Тенденция уделять основное внимание государства центру, начавшаяся до войны, усилилась; в двух столицах были сконцентрированы услуги и опыт специалистов, приехавших сюда со всего Советского Союза. Ленинград и Москва стали центрами советской и глобальной идентичности, лишь
104
Zarecor K. E. What Was So Socialist about the Socialist City? Second World Urbanity in Europe // Journal of Urban History. 2018. Vol. 44. № 1. P. 97.
105
Zarecor K. E. What Was So Socialist about the Socialist City? Second World Urbanity in Europe. P. 97, 107.
106
Applebaum R. The Friendship Project: Socialist Internationalism in the Soviet Union and Czechoslovakia in the 1950s and 1960s // Slavic Review. 2015. Vol. 74. № 3. P. 498.
107
Исаева Г., Кулешова Г., Цыганков В. Москва интернациональная. М.: Моск. рабочий, 1977. С. 241–242.
108
Roth-Ey K. «Loose Girls» on the Loose? Sex, Propaganda, and the 1957 Youth Festival // Women in the Khrushchev Era / ed. M. Ilic, S. E. Reid, L. Attwood. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004. P. 81.
Стратегии послевоенного развития обозначили уникальные пути развития Ленинграда и Москвы как многонациональных и глобальных городов. Значительное количество крестьян и демобилизованных солдат в тылу России сохранилось, несмотря на ужасающие человеческие жертвы времен войны, это позволило использовать «доморощенную» рабочую силу, даже когда Великобритания и Франция были вынуждены обратиться в заморские, вскоре бывшие, колонии для привлечения рабочих, чтобы восстановить и увеличить свои капиталы [109] . После партийных решений о передислокации промышленности на время войны в советские республики Средней Азии начали поступать инвестиции [110] . Южные регионы, где теперь располагались сотни фабрик, обладали богатыми природными ресурсами, которые и эксплуатировало государство. В 1950–1960-е гг. на юге СССР возникли предприятия гидроэнергетической, угольной и химической промышленности [111] . Кроме того, государство выделило ресурсы на социальную сферу, в том числе на образовательные курсы и программы по обучению грамоте. Внимание государства к периферийным районам предотвратило более высокие темпы миграции населения в могущественные государственные центры, в то время как выходцы из Вест-Индии, Южной Азии и Африки бежали в Лондон и Париж, столицы своих империй, из опасения значительного экономического ущерба, который наступит после неизбежного краха метрополий [112] .
109
McDowell L. Workers, Migrants, Aliens or Citizens? State Constructions and Discourses of Identity among Post-War European Labor Migrants in Britain // Political Geography. 2003. Vol. 22. № 4. P. 865.
110
Manley R. To the Tashkent Station: Evacuation and Survival in the Soviet Union at War. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2009.
111
Fierman W. The Soviet «Transformation» of Central Asia // Soviet Central Asia: The Failed Transformation / ed. W. Fierman. Boulder, CO: Westview, 1991. P. 19.
112
Законодатели Британской и Французской империй не решились ограничить передвижение сразу после войны, учитывая потребность стран в рабочей силе, а также желая сохранить имперские связи, предчувствуя, что эпоха империй в официальном смысле подходит к концу. См.: Hansen R. Citizenship and Immigration in Post-war Britain. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 26. В одном только Лондоне с 1951 по 1966 г. количество жителей из Вест-Индии выросло с 17 до 269 тыс. человек.
Лидеры коммунистической партии Средней Азии подчеркивали эти различия в опыте западных держав и советского государства, которые свидетельствовали о мнимом превосходстве социализма, этот аргумент они часто использовали, когда добивались от Москвы увеличения финансирования. Никита Хрущев сделал лозунги экономического равенства регионов и распространения советского влияния за рубежом краеугольными камнями в тот период, когда боролся за пост Сталина в коммунистическом руководстве. Вслед за Хрущевым главы среднеазиатских республик утверждали, что СССР способен выстроить уникальную социалистическую траекторию мирового развития, преодолев неравенство, которое приводит к миграции с Юга на Север в Северной Америке и Западной Европе [113] . Однако СССР настойчиво обвиняли, как в Средней Азии, так и за ее пределами, в том, что он повторно колонизировал этот регион и использовал его как гигантский колхоз по сбору хлопка. Эти обвинения препятствовали взаимодействию СССР со странами Ближнего Востока и Африки [114] . А в середине 1950-х гг. и Соединенные Штаты и Советский Союз считали движение солидарности стран третьего мира решающим фактором в борьбе мировых держав за экономическое и идеологическое господство [115] .
113
Kalinovsky A. Not Some British Colony in Africa: The Politics of Decolonization and Modernization in Soviet Central Asia, 1955–1964 // Ab Imperio. 2013. № 2. P. 191–222.
114
Kirasirova M. «Sons of Muslims» in Moscow: Soviet Central Asian Mediators to the Foreign East, 1955–1962 // Ab Imperio. 2011. № 4. P. 107.
115
Kirasirova M. «Sons of Muslims». P. 112. Также см.: Katsakioris C. Burden or Allies? Third World Students and Internationalist Duty through Soviet Eyes // Kritika. 2017. Vol. 18. № 3. P. 539.
Советская политика развития сопровождалась и другой практикой, позволяющей сдержать потоки мигрантов в города в послевоенный период, в то время как в странах Европы движение в западные столицы стремительно вышло из-под государственного контроля [116] . В 1930-е гг. советские лидеры выражали серьезное беспокойство по поводу состава населения крупных городов – ведь они должны были стать узлами для развития современной социалистической культуры [117] . Для контроля за всеми прибывавшими в крупные города была разработана регистрация по месту жительства – прописка, подтверждавшая официальное проживание какого-либо человека в городе. Если же обнаруживалось, что у проживающих, особенно у так называемых чужеродных элементов – уголовников, цыган, зажиточных крестьян (кулаков) и других – нет прописки, их могли не только выслать из города, но и направить в трудовые лагеря на Дальний Восток или куда-то еще [118] . Были предприняты огромные усилия для «паспортизации» городских жителей в Москве и Ленинграде. Вне зависимости от гражданства, необходимо было оформить целую кипу документов, чтобы иметь право на проживание любой продолжительности в двух столицах [119] .
116
О масштабах послевоенной миграции в Лондон, Париж и другие крупные европейские города см.: Hansen R. Citizenship and Immigration; Silverstein P. A. Algeria in France: Transpolitics, Race, and Nation. Bloomington: Indiana University Press, 2004.
117
Moine N. Le systeme des passeports a l’epoque stalinienne: De la purge des grandes villes au morcellement du territoire, 1932–1953 // Revue d’histoire moderne et contemporaine. 2003. Vol. 50. № 1. P. 148.
118
Moine N. Le systeme des passeports a l’epoque stalinienne. P. 150.
119
Советское правительство расширило зону, где требовалось получать паспорта, в нее вошли десятки других городов. Паспортный режим также действовал в приграничных районах и даже на машинно-тракторных станциях. См.: Kessler G. The Passport System and State Control over Population Flows in the Soviet Union, 1932–1940 // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. № 2–4. P. 487. URL: https:// www.jstor.org/stable/20174642.
Система прописки олицетворяла усилия советского государства по организации «научной, предсказуемой и плановой» миграции в послевоенные годы [120] . В этот период прием на работу в крупных городах
120
Buckley C. The Myth of Managed Migration: Migration Control and Market in the Soviet Period // Slavic Review. 1995. Vol. 54. № 4. P. 904–905.
121
Демография и экология крупного города / под ред. Н. Толоконцева, Г. Романенковой. Л.: Наука, 1980. С. 35.
Однако системе оргнабора не хватало гибкости для удовлетворения потребностей в новой рабочей силе бурно развивающихся Ленинграда и Москвы. В 1950-е гг. и позже местные чиновники, не желая ждать результатов слишком затянутого и к тому же непредсказуемого процесса распределения, нанимали рабочую силу неофициально. В первую очередь они искали рабочих в сельских районах ближних областей, которые страдали от отсутствия экономических возможностей или социальной мобильности при трудоустройстве демобилизованных солдат. Вера Исаева вспоминала, как в начале 1950-х гг. в ее деревню за пределами столицы приехал пожилой мужчина и прямо на месте вербовал деревенских жителей на строительство гостиницы «Ленинградская» напротив Казанского вокзала в Москве [122] . Неофициальный найм увеличивался по мере того, как росла неразбериха, связанная с процессом получения прописки: кому она нужна, а кому нет; какой тип прописки необходимо получить и к кому следует обращаться. Формально тем, кто родился не в «режимных зонах» – советских городах, где требовалась прописка, – нужно было обратиться в жилищный отдел местного гор- или сельсовета, имея при себе паспорт и письмо о трудоустройстве. Связь между приемом на работу и пропиской иллюстрировалась советской поговоркой: «нет прописки – нет работы; нет работы – нет прописки» [123] . Колхозникам, большинство из которых не имело паспортов вплоть до 1970-х гг., нужно было получить письменное разрешение от сельсовета. Однако подача заявления на получение прописки не гарантировала успеха: в советский период существовало более двадцати причин для отказа в прописке по правилам, список которых был скрыт от общественности и постоянно дорабатывался [124] . Получение прописки могло занять годы, а ожидание государственного жилья в случаях, когда предприятие не выдавало работникам места в общежитии – и того больше [125] .
122
Siegelbaum L. H., Moch L. P. Broad Is My Native Land: Repertoires and Regimes of Migration in Russia’s Twentieth Century. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2014. P. 125.
123
Hojdestrand T. The Soviet-Russian Production of Homelessness. URL: http://www.anthrobase.com/Txt/H/HoejdestrandT01.htm.
124
Light M. What Does It Mean to Control Migration? Soviet Mobility Policies in Comparative Perspective // Law and Social Inquiry. 2012. Vol. 37. № 2. P. 408; Loeber D. A. Limitchiki: On the Legal Status of Migrant Workers in Large Soviet Cities // Soviet and Post- Soviet Review. 1984. Vol. 11. № 1. P. 301–308.
125
Houston C. J. Administrative Control of Migration to Moscow, 1959–1975 // Canadian Geographer. 1979. Vol. 23. № 1. P. 36.
Из-за неразберихи с получением прописки и долгого ожидания в городах царил полный хаос: граждане – кто с пропиской, кто без – потоками въезжали и выезжали из Ленинграда и Москвы, поскольку советские предприятия и проекты нанимали работников на короткие сроки [126] . Азамат Санатбаев о его первых поездках из южной Кыргызии в Москву в 1950-е гг., когда он был еще ребенком, вспоминал так: грязь, толпы и хаос на вокзалах, сотни людей, спящих прямо на полу, пока мимо проходили сотни тысяч прибывающих в город или же уезжающих из него [127] . Советские государственные деятели, в частности нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия, считали систему регистрации в городах обременительной и воспринимали ее как препятствие для эффективного распределения труда. Однако в 1954 г. действие «зоны особого режима» распространилось на десятки городов в связи с сохраняющимся страхом перед внутренними врагами, а также убеждением, что требование получать прописку – единственный способ регулировать передвижение потоков населения в условиях стремительной урбанизации [128] . Расширение зоны, где действовали паспортные ограничения, также свидетельствовало о признании того, что политика распределения потребителей давала существенное преимущество крупным городам и была нацелена на сокращение числа торговцев, работавших на серых и черных рынках. Эти города сохраняли и свою роль культурных столиц: тех, кто нарушал нормы поведения, например москвичек, обвиненных в сексуальных связях с иностранцами в 1957 г., – высылали из города [129] .
126
Shearer D. Elements Near and Alien: Passportization, Policing, and Identity in the Stalinist State, 1932–1952 // Journal of Modern History. 2004. Vol. 76. № 4. P. 846.
127
Азамат Санатбаев: из интервью, 14 июля 2009 г.
128
Moine N. Le systeme des passeports. P. 163–169; Shearer D. Elements Near and Alien. P. 862.
129
Roth-Ey K. «Loose Girls» on the Loose? Sex, Propaganda, and the 1957 Youth Festival. P. 90.
Несмотря на то, что передвижения граждан контролировались непростой системой прописки, на официальном уровне о миграции в крупные города говорили исключительно в позитивном ключе. Партийные лидеры и советские планировщики считали, что большие городские пространства способствуют формированию «нового советского человека», поскольку выступают идеальным пространством для социального и этнического смешения и модернизации. Каждый гражданин имел возможность внести вклад в строительство современных городов и получить от этого пользу [130] , ведь подобное общее занятие должно было помочь быстрой интеграции мигрантов вместо их изоляции, как, они полагали, это происходило на Западе. Советские комментаторы с гордостью отмечали, что в послевоенные десятилетия народы Кавказа и Средней Азии урбанизировались быстрее, чем другие национальные группы СССР, хотя общие показатели меньшинств в городах оставались ниже среднего [131] . Урбанизация была наиболее эффективным способом преодоления отсталости и разрушения традиций, поскольку она открывала глаза на «широкий мир» [132] . В то же время в центре дискурса о пользе урбанизации оказались республиканские столицы, такие как Тбилиси (Грузия), Алма-Ата (Казахстан) или Ташкент (Узбекистан), где сохранялось преобладание этнических русских на административных позициях или квалифицированных должностях. Эта проблема была пережитком царской эпохи, усиленная выборочным доверием Сталина [133] . Ленинград и Москва давали блестящие примеры перспектив развития Советского Союза, но на пути к ним действовали тщательные ограничения. Азамат Санатбаев, который в 1970-е гг. возил в Москву группы из Средней Азии, вспоминал, что в его задачу входило «рассказывать им, как коммунизм может связать жителей Средней Азии с городской жизнью, так что в итоге мы станем единым советским народом» [134] . Но сначала периферия должна подняться до уровня центра.
130
Шпилюк В. Межреспубликанская миграция и сближение наций в СССР. Львов: Вища школа, 1975. С. 118; Этносоциальные проблемы города / под ред. Ю. Бромлея и др. С. 211.
131
Макарова Л., Морозова Г., Тарасова Н. Региональные особенности миграционных процессов в СССР. М.: Наука, 1986. С. 79.
132
Проблемы социального развития крупных городов. Л.: Изд-во ЛГУ, 1982. С. 48.
133
Алма-Ата – нынешний Алматы. Названием «Казахстан» обозначается Казахская ССР; «Узбекистан» – Узбекская ССР.
134
Азамат Санатбаев: из интервью, 14 июля 2009 г.
Двойственность советских взглядов и практик в отношении смешения и перемещения их жителей действовали и в столицах. Обе столицы, по мнению Орен Йифтахель, исследователя крупных мировых городов, были «серыми зонами» [135] . Серые зоны возникают тогда, когда государственные и городские власти пытаются примирить ограничения официальных путей поступления в современные города необходимого или хотя бы достаточного человеческого капитала, с желанием контролировать ценные центральные пространства. В 1950-х гг. и позже сотни тысяч советских граждан въезжали в Ленинград и Москву, а также в Тбилиси и Ташкент и выезжали из них ежедневно: на работу, за покупками или на учебу, для осмотра достопримечательностей, в гости к друзьям или родственникам, на короткий или долгий срок. Они привносили в жизнь городов свои навыки и энергию, подкрепляя ими высокий статус желанных советских столиц. Суровость законов о прописке компенсировалась их непоследовательностью, а наказания за нарушения были произвольными. В случае если у мигранта не было прописки, ему могли вынести предупреждение или выслать – в случае с Москвой – на «101-й километр», за пределы города; посадить в тюрьму или отправить в ссылку в дальние города. Прописка не выполнила свою основную задачу – очищения городов от «нежелательных лиц». Некоторые мигранты, приехавшие в Ленинград и Москву, избегали преследований, просто уезжая домой.
135
Yiftachel O. Critical Theory and «Gray Space». P. 240.
Конец ознакомительного фрагмента.