Голова античной богини
Шрифт:
«Покровитель искусств» усмехнулся.
— Малоуважаемый Геннадий Савельич. Только что на этом самом месте вы изволили утверждать, что ничего дороже денег не бывает, и вдруг такие слова! Уговор… Ты мне ещё про совесть скажи.
— Так я… так вы… — заметался Федькин отец. — Вы ж обещали.
— Правильно. Будет всё сделано — получишь остальное. И не ори, а то и без них останешься.
Он сделал вид, что собирается спрятать в бумажник остальное. Геннадий Савельич испуганно метнулся к нему.
— Ладно, ладно. Не
Брезгливо (даже ему, видно, противно было глядеть на Федькиного отца) сунул деньги в его трясущиеся руки.
Витя взглянула на Андрея и без всяких слов поняла, что тому, как и ей, охота провалиться сквозь землю. Глядеть на такое и то было стыдно.
— А теперь, голубчик, запомни: шутить со мной не надо. Повредишь драгоценное здоровье, а оно у тебя одно. Ты ведь помнишь меня, — пробормотал он и громче уже продолжал: — Но я всю жизнь мечтал быть художником. Прекрасное занятие, знаешь ли. Впрочем, что ты можешь об этом знать…
Геннадий Савельич хмыкнул и тут же проглотил свой смешок под мимолётным взглядом собеседника.
— С тобой что со столбом разговаривать. Короче: завтра, и чем раньше, тем лучше, чтоб всё было на месте… Вы меня понимаете, Геннадий Савельич? — деловито осведомился Аркадий Витальевич.
— Да чего уж там, Генка я, как прежде, — засмущался Федькин отец. — Всё будет, как договорились.
— Для Генки ты уже староват — сын вон уже какой вымахал, — а насчёт кое-чего другого не сомневаюсь. Не враг же вы себе, Геннадий Савельич, — вежливо отозвался «художник».
Но было в его голосе, в этой нарочитой вежливости что-то такое, от чего у Вити мурашки по спине пробежали. Ей было страшно. Она вцепилась в ладонь Андрюхи и не выпускала до тех пор, пока те двое не свернули в боковую аллею. Ребята выбрались из кустов, сели на скамью так, чтобы видеть спины «художника» и Федькиного отца, долго молчали.
— Что это они? Бедный Федька! Ну и папаша достался! — Витя передёрнула плечами.
— Да уж! Не позавидуешь, — буркнул Андрей.
— Тут что-то затевается! Надо сказать папе! — решительно заявила Витя.
— Ну и что ты ему скажешь?
— Как что?! Наверняка ведь они жулики и что-то затевают!
— А что?
Витя задумалась. Ей хотелось бежать, что-то делать, кого-то спасать, но всё разбивалось о спокойную правоту Андрея. И она прекрасно понимала — это не было равнодушием. Наверняка он уже перебрал в ершистой своей голове все возможные и невозможные варианты.
А впереди маячили Геннадий Савельич и «свободный художник», он же «покровитель искусств» — добродушнейший Аркадий Витальевич, так смешно похожий на сенбернара.
— Тут одно ясно, — сказал Андрей, — этот Геннадий Савельич должен что-то принести. Так?
— Так! — Витя даже притопнула от нетерпения. Её раздражало тугодумие приятеля. Тут и ежу всё ясно, а он раздумывает.
— И, судя по разговору, это что-то спрятано
— Так! Так! Да шевели ты языком побыстрее.
— Значит, одному надо идти за Геннадием Савельичем, а другому…
Витино терпение истощилось.
— А второму за другим, а? Здорово! Ты — гений, Андрюха. Чтоб узнать, где он живёт, правильно? — Она вложила в голос всё ехидство, на которое была способна.
— Верно, — невозмутимо отозвался Андрей, — иногда у тебя котелок варит. — Он гулко постучал по голове.
Этого Витя простить не могла.
— Звук-то, звук какой! — изумилась она.
— Знаю, ты сейчас про пустоту скажешь, — спокойно отозвался Андрей.
Витя сверкнула глазами, хотела что-то ответить, но сдержалась.
А тем временем те двое приближались к воротам парка. А там главная улица, народ — ищи-свищи. Растворятся, как сахар в воде.
— Ладно. Один-ноль в твою пользу. Я пойду за сенбернаром, а ты за Геннадием Савельичем, — заявила она и метнулась вперёд. Витя знала, что задержись она немножко — и Андрюха будет дотошно выспрашивать про сенбернара. Надо же, чтобы человек так не походил на собственного отца!
Но в этот день новоиспечённым сыщикам не повезло.
Правда, Витя узнала, где живёт «покровитель искусств». К её удивлению, вовсе не в гостинице, а в опрятном одноэтажном домике.
Этот домик едва можно было разглядеть сквозь густые листья яблонь, груш, абрикосов и прочей южной и полуюжной растительности. Ничего похожего на приключения, которыми битком были набиты прочитанные ею детективы, не происходило.
Спрятавшись за стволом одной из акаций, которые росли на улице вдоль тротуаров, она увидела, как её «объект наблюдения» спокойно включил свет в своей комнате, перекусил и стал раздеваться.
Тут Витя деликатно отвернулась. А когда вновь приступила к обязанностям сыщика, дом был тёмен и почти тих. Витя подошла поближе к изгороди из металлических прутьев и поняла, почему «почти» тих. Даже на улице был слышен знакомый по купе могучий храп «покровителя искусств». Стало ясно — делать здесь больше нечего.
Со вторым сыщиком, с Андрюхой, произошло почти то же самое, за исключением одного: в доме Геннадия Савельича долго, привычно ругались, потом послышались две звонкие оплеухи и Федькин рёв. Не плач, а именно рёв — злой и непримиримый. Минут через пять весь красный, шмыгая носом, с хозяйственной сумкой в руке прошёл Жекете. Губы его бесшумно и зло шевелились — Фёдор яростно, шёпотом ругался.
«В магазин пошёл, — подумал Андрюха. — Ну надо же, бездельник! Даже в таком пустяковом деле — в магазин слетать — и то без скандала обойтись не смог. Доигрался до оплеух! Вообще-то папаша его тоже хорош гусь — лупить человека из-за таких пустяков. Даже если этот человек — Жекете. Тут поневоле вредным сделаешься».