Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— Проживет он так, может, и больше на пару лет, — шутил батюшка Аркадия. — Да только эти годы ему вечным адом покажутся.
И ведь надо же: лекарь жил-поживал, на тот свет не стремился. А отец, весельчак и балагур, скончался.
За столом еще сидели гости, но большая их часть перебралась или перебиралась в дом Рязаниных.
Из окон кабинета городничего гулко гремели биллиардные шары — судя по ругани их гоняли почтмейстер и полицмейстер. Вверху в спальнях промелькнул огонек: кто-то прошел с неяркой лампой.
Аркадий
Безусловно: дом Рязаниных не знал ранее столь блестящего общества.
— Словно частица великолепной столицы переместилась тем вечером в дом нашего городского головы, — про себя сочинял заметку Аркадий.
Ах, как жаль, что на этом празднике он гость ненужный. Что с того, что офицеры уедут, а он останется? В этот вечер не одно девичье сердце будет похищено и увезено куда-то под Севастополь. Имелась смутная надежда, что французская пуля или английский штык исправит дело. Это, пусть и непатриотично, но…
И тут, спутав все мысли, в саду громыхнуло!
Грохнуло сильно, будто не из ружья или пистолета, а будто из небольшого орудия.
Музыка оборвалась на полуноте, молодежь высыпала к окнам. Многие глядели в небо.
— Фейерверк? — выглянув в окно, спросила Дашенька. — Ах, как мило!
Но то не был фейерверк — на небе не имелось рукотворных звезд.
Зато из сада донесся крик:
— Зарэзалы!
Далее послышалась гортанная речь — судя по тональности абреки, доселе молчаливые, грязно ругались. Аркадий, забыв об осторожности, тут же бросился в сад. Ему показалось, что он рассмотрел темный силуэт, метнувшийся в темноту, к забору. Но тут же юноша едва не налетел на саблю одного из горцев. Он успел увернуться, а далее сад вокруг беседки оказался наполнен людьми и светом.
Колокольцев был еще жив. Но всем, в том числе и ему было ясно, что до перехода в мир лучший остались даже не часы, а какие-то минуты. Он лежал на полу, и из раны шла кровь. Лужа была небольшой — много протекало сквозь доски пола. Он часто дышал, но ни единого слова так и не сказал. Лишь в уголке рта пузырилась розоватая пена.
Нож, по самую рукоять, был всажен сзади и справа в основание черепа. Аркадия бросило попеременно в жар и в холод: у ножа была та же простая рукоять, что и ножа, которым зарезали штабс-ротмистра.
Получалось: шпион — здесь, в этом саду, он убил сыщика и теперь совершил новое злодейство.
— Кто вас убил? Покажите взглядом? — просил Аркадий. — Офицер? Слуга?
Мелькнуло: как глупо сказано. Что за нелепость сообщать человеку, что его убили?
Появился врач и пожал плечами. Полицмейстер запоздало велел затворить все ворота.
— Пустите! — раздался голос генерала Рязанина. — Генерал в порядке?
— Конечно в порядке. Порядочный такой покойник, — послышался ответ Ники. — Поздравляю, дядюшка. Вы, похоже, получили внеочередное повышение.
— Да как ты смеешь, щенок! Ники, всякому шутовству есть мера!
— Саша, где ты был? — спросил градоначальник своего брата.
— Да в нужник зашел. Штаны, pardon, снял — слышу выстрел. Думал, кто-то пальнул перед баба… pardon, дамами. И слышу — переполох.
На Рязанина Колокольцев смотрел печальным взглядом.
Послали за протоиреем, хотя было ясно — успеет тот вряд ли. И действительно генерал отошел в мир иной задолго до прибытия пастыря. Сделал это тихо, словно уснул, угас.
Прямо в накидке из верблюжьей шерсти с запоздалой бережностью генерала отнесли в дом. Столы были вынесены из дома и заняты кушаньями, потому убитого положили на рояль — в этот вечер всем стало не до музыки. Рядом, словно дети, плакали доселе невозмутимые абреки. Рыдала и Конкордия — сдавленно и без слез, но так надрывно, словно все слезы уже выплаканы.
Иван Карлович извлек орудие убийств из раны и даже помыл в принесенном тазу. Собравшиеся мужчины осматривали нож, передавая друг другу.
— Думаю, дело было так… — заметил уцелевший генерал. — Граф заснул, к нему в беседку пробрался убийца, зарезал его, а после выстрелил из пистолета, дабы привлечь внимание.
Беседка, разумеется, не была запертой комнатой, но единственный вход в нее охраняли дети гор. Немыслимо было представить, что мимо них кто-то мог прокрасться незаметным, и тем более — выскользнуть. Горцы сами могли дать кому угодно фору в науке подкрадывания.
— Но вы же рассказывали случай, как однажды на Кавказе подкрались и сняли одного часового? — не сдавался генерал.
— Зато второй меня чуть не пришиб.
На минуту или менее он задержался в руках Аркадия.
— Может быть, нож метнули?… — высказал предположение он.
Один поручик, приняв в свою очередь нож, задумчиво покрутил тот в руках:
— Вы знаете… Недурная балансировка, ручка видимо пустая… Но убить им человека хоть с дюжины шагов? Сомневаюсь… Такая ручка сильно будет мешать полету, тормозить его, не говоря уже о шуме. Лучше метаются плоские ножи — говорю я вам. К тому же сами видели: беседка оплетена диким виноградом — любая веточка изменила бы линию полета непредсказуемо. Говорю же вам — убийца подобрался к графу близко.