Голова королевы. Том 1
Шрифт:
— Нам он больше не нужен, — успокоила старуха и увидев, как кузнец побледнел, прибавила, злобно смеясь: — Мы здесь в заколдованной роще, тут будут править наши духи!
Ее слова прозвучали настолько насмешливо, что Браун решительно последовал за старухой в самую чащу. Он вспомнил, что слышал про это убежище лондонских колдуний, где по вечерам, якобы, поднимаются ядовитые испарения и тем защищают ведьм от преследований праведными христианами.
Вдруг старуха остановилась перед хижиной, так искусно построенной из хвороста и гнутых ветвей, что ее можно было заметить не ранее, как подойдя к самому входу. Из хижины вышли двое молодых мужчин, вид которых, несмотря на сильно поношенную одежду,
— Слава Богу! Он спасен! — обрадовался Сэррей, нашедший приют у старухи вместе со своим другом Дэдлеем, когда им обоим удалось тайными путями бежать из Лондона.
— Теперь мы можем поспешить на корабль! — ликовал Дэдлей. — Однако он мертв!
Кузнец положил Вальтера на сенник, а Сэррей опустился на колена пред мнимоумершим и с горечью в голосе обратился к старухе:
— Вы сдержали слово, но доставили его мертвым!
— Он спит, а когда проснется, я вернусь в горы, где пламя пожрет меня так же, как пожрало мою несчастную тетку. Скажите ему, что я была его спасительницей.
— Останьтесь! — пытался задержать ее Сэррей. — Мы возьмем вас с собой во Францию, там никто не знает вас и не будет преследовать. Мы никогда не забудем, что вы сделали для нас.
— Отблагодарите какую-нибудь другую несчастную вместо меня. Судьба каждого человека предопределена, и никто не в состоянии избегнуть ее. Вы хотите выразить мне благодарность, однако не можете воспрепятствовать тому, что я уйду от вас еще несчастнее и беднее, чем была. Единственное существо, которое любило меня, покинет меня ради вас; и я смиренно подчиняюсь этому, так как каждый человек должен терпеть то, что ему послано судьбой. Филли пойдет с вами, я отдаю его под защиту этого человека, — при этом она указала на Вальтера. — Скажите ему, что я вручаю ему мальчика по завещанию старухи Гиль, пусть он бережет его, и за это воздастся ему во сто крат.
— Филли поедет с нами? На что нам этот горбун? — засмеялся Дэдлей. Но осекся под строгим взглядом Сэррея.
— Я буду отцом для этого мальчика. Разве вы забыли, что он — сирота и что эта женщина, которой мы обязаны спасением Вальтера и нас самих, завещает его нам. Но вы подумайте хорошенько — обратился он к старухе. — Филли дорог вашему сердцу и мог бы быть опорой вам в старости.
— Молчите! — воскликнула старуха. — Можете не объяснять мне, что я чувствую. Это дело господ — вызывать у страждущих слезы вместо того, чтобы утешать их! Филли придет сюда на рассвете и принесет все, что нужно, чтобы пробудить вашего приятеля. Затем спешите на корабль, который унесет вас за море, и будьте добры к ребенку, который заслужит ваше расположение своей преданностью. Прощайте! Этого доброго человека, — кивнула она на кузнеца, — я провожу до ворот. — Старуха взяла свой посох и позвала Брауна следовать за собой.
— У этой колдуньи более благородное сердце, чем у многих святош! — пробормотал Сэррей, глядя ей вслед. — Действительно, Божьей кары достойна та страна, где убивают невинных из-за гнусного суеверия!
— Во всяком случае, хорошо, что она не стала обременять нас, — признался Дэдлей.
— Если бы я не был уверен в твоем благородном образе мыслей, — сказал Сэррей, — то порвал бы нашу дружбу. Ты смеешься над мальчиком, а я же уверен, что ты расположен к нему. И он, прежде чем ты выскажешь какое-либо желание, уже спешит исполнить его.
Глава тринадцатая
ФИЛЛИ
Кэт, как уже известно, была передана Гардинеру старухой Гиль, он привез ее в Лондон и взял к себе в дом в качестве экономки. Благочестивый архиепископ имел полное основание проявить такое человеколюбие: во-первых, Кэт могла служить орудием против фаворита Варвика; а во-вторых, — не требовалось большой жертвы пользоваться заботливым уходом особы, рабски преданной ему из благодарности, которую вдобавок он мог уничтожить единым словом в случае, если бы она оказалась неблагодарной. Для Екатерины настала новая жизнь. Гардинер вырвал ее из горькой нужды и в то время, когда она потеряла уже всякую надежду на счастье, устроил ей существование, много более завидное, чем то, какое было у нее в корчме «Красный Дуглас». Ее красота расцвела снова, ее щеки, еще так недавно изборожденные слезами, покрылись ярким румянцем. Ее сердце преисполнилось любовью и преданностью к человеку, который спас ее из ужасной ямы и дал ей счастье.
Но в душе Кэт сохранились два воспоминания, более властные, чем это чувство благодарности. Первым воспоминанием было заклинание старухи: «Ты принадлежишь мне и, где бы ты ни была, берегись ослушаться меня, когда услышишь мой зов!» Вторым — любовь Брая, который лучше желал бы видеть ее теперь мертвой, чем простил бы ее позор, в котором повинны другие, а не она.
Было ли это воспоминание о Вальтере Брае любовью, сердечной тоской, не умолкающей, даже когда она отвергнута и осмеяна, той любовью, которая все прощает во имя любви, или же то было желание отомстить человеку за то, что он в своей любви не нашел мужества побороть все предрассудки света и открыто заявить: «К чистому грязь не пристанет!» — трудно сказать.
Екатерина была женщиной в полном смысле слова, существо, сотканное из слабостей, красоты, недостатков и достоинств; она была мягкий воск и в искусных руках могла бы превратиться в преданную, добродетельную супругу. Но тот злополучный день выбил ее из колеи. У столба папистов она молилась, плакала и проклинала судьбу. Вальтер усомнился в ней, несмотря на то что она клялась в своей невинности. Она задавала себе вопрос, что было бы, если бы она не отвергла Бэклея, и приходила к выводу, что он одарил бы ее богатством и защитил, может быть, лучше, чем Вальтер. За то, что осталась верна Браю, она подверглась преследованию, а он оттолкнул ее, как развратницу. В ней пробудилось чувство, похожее на ненависть к Вальтеру. «Если бы я сделалась падшей женщиной, — думала она, было бы лучше, а теперь я обречена нести проклятие порока, не испытав сладости греха.»
Кэт продолжала жить в землянке у старухи Гиль. Однажды она попала в замок графа Дугласа, принеся туда, по поручению старухи, целебные травы для больного. Молодой граф удержал ее в своих покоях. Когда через час Кэт покинула замок, ее глаза были красны и вся она была в лихорадочном волнении; она мечтала в объятиях дворянина, и ее мечты снова разлетелись. Год спустя старуха Гиль передала ее Гардинеру.
Когда мысли Кэт переносились в пещеру под развалинами аббатства, в ее душе звучали плач ребенка и проклятия старой Гуг: