Голова Медузы
Шрифт:
Думается, он намерен был писать только ее.
Но у кого он учился! Я не могу сказать, что понимаю современную живопись, мне гораздо больше нравятся старые мастера, однако перед тем, что творил Морелья, - шапку долой! Это было новое, но сраву видно, настоящее искусство.
Морелизм - это, собственно говоря, только Морелья, он один, так и знайте! Те, что появились после него, лишь подсмотрели его технику, но у них нет его глаз, нет! Удивительно, что мы еще тогда не заметили особенностей его зрения. Не от небрежности не заметили - у нас не было опыта.
Но не буду забегать вперед.
Доктор умолк и загляделся куда-то в
– Что же было дальше?
– спросил собеседник.
– Дальше? Морелья вышел из санатория, и имя его, как вам известно, стало знаменитым. То он писал Гималаи, то морв, то до нас доходили слухи, что он где-то во льдах у полюса - уж такая это была беспокойная душа. На самом же деле он просто искал забвения. Надеялся, что смена впечатлений поможет прогнать мысли о Юлии. Он первым из художников побывал на Луне. Первым написал пейзажи Марса, Венеры.
Вы, должно быть, видели их репродукции, они стали хрестоматийными! Однако характерно, что репродукции полотен Морельи дают лишь отдаленное представление об оригинале. Они лишены того волшебства, тех чар, что скрыты в подлинниках.
И вот стали появляться странные сообщения.
На Марсе благодаря Морелье был открыт некий крайне необычный вид растений. Каждый день все мимо них ходили, никому в голову не приходило, что это представители тамошней флоры! Какие-то там образования неопределенной формы и неопределенной окраски!
А Морелья, всем на удивление, зарисовал их, изобразил на них прожилки, которые никто не видел. Сначала все смеялиеь, говорили - вымысел художника.
А потом исследования подтвердили, что Морелья прав.
Или на Венере. В жарком, влажном климате, где весьма ограничена видимость, Морелья различал местность на больших расстояниях, был там практически вожаком экспедиции! После всех этих сообщений мы решили, что наградили его не просто зрением, присущим нормальным л;одям, а каким-то сверхзрением.
Я написал Морелье письмо. Так, мол, и так, в интересах науки необходимо как следует вас исследовать, это может оказаться очень важным для человечества.
Морелья согласился, больше того, обещал устроить внизу, в городе, выставку своих картин.
Торжество было огромное. Город у нас небольшой, и вдруг такое событие! Римского цезаря так не встречали!
А потом началось обследование. Признаюсь, пришлось испытать неловкость от того, что мы не заметили в свое время столь очевидных отклонений.
Но тогда нам недоставало опыта, и тем усерднее мы взялись за работу теперь.
Морелья видел детали, неразличимые для нормального человеческого глаза. Он читал книги с трехметрового расстояния. Безошибочно узнавал издали людей.
Нам даже стало казаться, что и цвета-то он видит подругому, что мир представляется ему гораздо красочнее, чем нам. Этого нельзя было объяснить только художественной одаренностью! Совсем напротив: одаренность была скорее следствием, чем причиной загадочных свойств его зрения. Так что мы никак не могли понять, в чем тут дело.
И вдруг однажды вернулся из города коллега Хмеларж и прямо с порога загремел:
– Все вы слепые мыши, возитесь тут за закрыты^ ми дверьми, а разгадка-то там, в его картинах! Извольте признаться, уважаемые, кто из вас побывал на его выставке?
Мы со стыдом признались, что никто.
– Вот видите, - заключил Хмеларж.
– Мчитесь туда сто же минуту!
Ну, мы и помчались. Я там попросту потерял дар речи.
И тут вдруг я услышал шум спора. И оглянулся, удивленный тем, что кто-то может ссориться на выставке; и увидел перед одной из картин группу посетителей, в числе которых были и мои коллеги, яростно жестикулировавших с горящими злобой глазами.
С намерением прекратить ссору я подошел к картине и, представьте себе, едва сам не кинулся в драку! Картина называлась "Гнев", па ней была изображена ссора.
Словом, просмотрев выставку, мы сошлись на мнении, что картины Морельи оказывают чрезвычайно сильное воздействие на человеческую психику. Доктор Хмеларж предложил подвергнуть картины экспертизе и, как оказалось позже, не без оснований.
А тут стало известно, что в наш город приезжают композитор Перес и Юлия. Поговаривали даже, будто после многолетней ссоры супруги хотят помириться с Морельей.
Я сам присутствовал при встрече бывших друзей.
Морелья и Перес тепло обнялись, казалось, забыв все старые счеты. Встреча с сеньорой Юлией была более сдержанной. Ну, это и естественно она дама! В тот же вечер Морелья отправился к Пересам в отель с визитом. Ничто не предвещало беды.
Но какое потрясение ожидало нас на следующее утро! Часов около девяти стало известно, что Морелья и супруги Перес найдены мертвыми в номере отеля!
Ну, тут в действие вступила полиция. Как обычно бывает в подобных случаях, трупы отправили на экспертизу. Было однозначно установлено, что все трое скончались от мгновенного паралича сердца. Не было обнаружено никаких признаков насилия, никаких следов яда.
Морелья был найден мертвым с палитрой в руке перед мольбертом с почти законченным портретом Юлии, а супруги Перес - там, где, очевидно, стояли, глядя на последние движения его кисти. Я попал на место происшествия, когда полиция пыталась реконструировать обстоятельства печального события, и тут впервые увидел этот портрет. На нем была изображена Юлия Перес во всей своей гордой красе. Мы с моим ассистентом Марке и все участники реконструкции так и окаменели перед портретом, ощутив всю силу любви художника и всю безмерность его отчаяния. Гениальное творение! Мы от него глаз не могли оторвать! Картина затягивала как омут. Ее краски излучали нестерпимый свет. Мне казалось, что я вот-вот ослепну, но отойти я не мог, не мог! На меня наступала какая-то болезненная тоска, я чувствовал, как участился пульс, как прилила к голове кровь, но не в силах был отвести глаза от глаз этой женщины на портрете! Я буквально оцепенел, когда...