Голова в кустах
Шрифт:
Измайлов подростково заалел выбритыми ланитами. Балков зашелся смехом, будто победил удушье:
– Не посрамил? Орел. Теперь Линева тебя из койки не выпустит.
– Поля, будь добра, выйди и ровно через десять минут войди в кабинет снова. Можно без стука, – распорядился Вик.
– Я слышала всякий мат.
– Такой вряд ли.
Я взглянула на полковника и сочла за благо удалиться. Послонялась по коридору. Приникла к двери. Вероломный Виктор Николаевич мирно журил или поучал Бориса. Это было гораздо любопытнее анонсированной ненормативной лексики. Когда, все-таки постучав, я переступила
– Выкладывай, маньяк, – благословляюще бросил Измайлов.
После столь бесподобно произнесенного слова «маньяк» ни мне, ни Балкову в голову не пришло бы продолжать прикалываться. Борис тоже приосанился: ни дать ни взять павлин, который не знает, что в его хвосте недостает перьев. Или знает и гордится недостачей.
…С Леней и Саней Юрьев провел пять невосполнимых часов своего земного срока. Все трое темнили – межведомственная разобщенность, то бишь, странно вымолвить, конкуренция в сфере раскрытия преступлений. Дурдом, в который слишком узкая специализация превращает что угодно. Поиграли в пятнашки.
Борис сознался – экспертиза уличила Зину Краснову в употреблении новых, занимающих коллег наркотиков. Парни повинились – до наркоакул никак не добраться, стоит ли пугать мелкую рыбешку. Дальше настала пора реверансов и уколов.
– Если бы вы установили личность лже-Загорского… О вычислении убийцы нашего информатора Славы мы и не помышляем, висяк…
– Если бы вы порадели и предоставили материалы о наркоторговцах, связанных с университетом… И берегли бы своих информаторов…
После превращения двух уравнений с неизвестными в одно совершенно неразрешимое гений из убойного отдела Борис Юрьев отловил Варвару Линеву на ступенях учебного суперзаведения и хмуро спросил:
– Девушка, как вас зовут?
Она не вскрикнула: «Ба, лейтенант, неисповедимы пути» – и т, д. Борис воспрял духом и принялся за работу. Час они пили в баре шампанское и танцевали на внушительном – сантиметров пять – расстоянии друг от друга. Потом Варвара три часа таскала лейтенанта по промозглым улицам. Погодка выдалась лихая, будто не сентябрь, а ноябрь агонизировал. Наконец красна девица пригласила «Костю» к камельку в виде бездействующих батарей.
– Но Полину выдворить не удалось.
О прочем вы осведомлены. Мы с Варварой очень замерзли, – буркнул Юрьев.
– Эскимосы признают согревание обнаженным телом идеальным способом спасения окоченевших. Кстати, я не была осведомлена о твоем визите, Боря.
– Поль, Линева открытым текстом предлагала тебе очистить помещение.
– Борь, я это помещение снимаю наравне с ней. И платит за него не милиция. Так что ее дело предложить, мое – отказаться.
Мы с Юрьевым вскочили и попытались выразительно жестикулировать.
– Не грызитесь, артисты, – пресек пантомиму полковник Измайлов. – Линева звонила домой один раз?
– Три, – неохотно поместился на сиденье Борис. – Но змея Полина не брала трубку.
– Меня не было, к Вешковой ходила, – защищалась
Ты уж извини, Боря, мне не до твоих подвигов.
– А напрасно, – проворковал Измайлов. – Оголившись, Юрьев повернул расследование на сто восемьдесят градусов. Он молодец. Вместо порицания я ему, пожалуй, выпишу премию. Ее не заплатят – не из чего. И все получится справедливо. Когда шиш равняется поощрению, человека простили.
Вот она, справедливость расфилософствовавшегося математика Виктора Николаевича Измайлова. Борис – любимчик, нет, по-старинному певуче и ярко – любимче. Поэтому Бореньку не грех премировать за своевременное снятие брюк.
Правильно Сергей Балков кривится.
Представляет, как бы его наущали общементовским нормам морали с этикой, окажись он витязем в Борисовой шкуре.
Я рванула на амбразуру в облике полковника. Он позже уверял, что «девочка элементарно соскучилась». Шутник. Даже животные не скучают «элементарно». На них академик Павлов высшую – высшую, елки! – нервную деятельность изучал.
– И как Боря повернул расследование? Превратил Варвару из девственницы в бабенку? Воистину сто восемьдесят градусов. На триста шестьдесят, прошу прощения, не получится, хоть тресни.
– Прощения просишь поздно, уже такой непристойщины нагородила, детка, – вздыбился Вик, забыв, что «детка» – обращение нашего «внутреннего пользования» – тоже соскучился. – Святость Линевой мы обсудим в мужской компании. До свидания.
– Не уйду, – заявила я. – Свечку не держала, но разницу между Вариными номерами с Кропотовым и Борисом заметила.
– Тогда сиди тихо, – снизошел полковник. И перекинулся на затертого Балкова:
– Сергей, напомни нам историю с самого начала. В черно-белом варианте, только нерасцвеченные факты. Ты мастак. Я пока сосредоточусь. Ведь Полина главное уловила, ведьма.
Последняя фраза была про меня, но не мне предназначалась. Обидно. Сейчас «ведьма» – комплимент и намек на отличные заработки, а не приговор к сожжению на костре.
Сережа Балков слегка отмяк. «Мастак» из прокуренных уст Измайлова дорогого стоило. Лейтенант умудрялся ладить и со мной, и с Юрьевым. Но в отличие от нас, антиподов по жизни, ему тяжело давался треп о том, что у людей расположено ниже шеи. Мы с Борисом тоже не собственные переживания смакуем, а всеобщие обсуждаем. Устно доказываем друг другу, дескать, не ханжи.
Для Сергея же теория спаяна с практикой. Не предвидится секса – не будет и досужей болтовни о нем, тем более с посторонними. Этим Балков близок Измайлову. Почему Вик держит парня в черном теле, а Юрьева распускает? Причем вряд ли Сережу простецкая тетка воспитывала в духе рыцарства. Скорее тренировала в скрытности и стеснительности. Получилось – враги объявят бахвалом, друзья иззавидуются и сглазят. Не получилось – заткнись в тряпочку.
Пока я тревожила тень его тетки, Сергей Балков извлек из нагрудного кармана пухлую записную книжку и, редко с ней сверяясь, заговорил. Менты немало сделали, помимо того, о чем мне рассказывали. Но по порядку.