Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
«Как же так, зазря с шведами выстояли, надобно довести дело до виктории окончательной».
На флоте, в офицерской среде, о Чичагове ходили нелестные отзывы: «Старая перечница, все острые углы обходит, всего опасается, а пуще всего свою дряхлую персону под вражеские ядра выставлять боится. Государыня-то ему благоволит, он ей ни в чем не перечит».
Распуская капитанов, Круз объявил:
— Нынче над нами старший флагман командует, адмирал Чичагов, обо всех происшествиях надлежит и ему докладывать…
В тот же день Круз писал донесение императрице и намекнул о несостоятельности доводов Чичагова.
Спустя три дня Круз получил из Петербурга Высочайший указ. Императрица не обделила наградами достойных офицеров. Среди других отметила и «Монаршее наше признание к заслугам капитана 1 ранга Тревенена крестом ордена Святого Владимира 3 степени». Жаловали и других офицеров, всем матросам выдали по серебряному рублю.
Награды офицеры отмечали, как обычно, в кают-компании. Застолье разделил, несмотря на недомогание, и капитан.
Василий Головнин с товарищами столовался в каюткомпании, и офицеры пригласили на торжество и гардемаринов.
С юношеской восторженностью поглядывал Василий Головнин на сидевшего в торце стола капитана. За минувший месяц гардемарины много узнали о прежней службе своего командира. Все офицеры восхищались морской выучкой и личной отвагой тридцатилетнего капитана Тревенена и часто делились своими чувствами за столом в каюткомпании.
Шестнадцатилетним мичманом отправился Джемс Тревенен в третье путешествие вокруг земли с капитаном Куком. Офицеры пересказывали его воспоминания о дальних странах, морях и океанах, где за три года удалось ему побывать. С теплотой отзывался он о двукратном посещении Камчатки, сердечности русских людей. С особой грустью рассказывал он о гибели капитана Кука и кончине его сподвижника Клерка во время вояжа…
— Чего же для он к нам-то на флот определился? — спросил как-то Головнин за ужином.
— То-то и оно, дружок его, Биллингс, отписал ему, что россияне в кругоземное плавание сбираются, вот Яков Иванович и примчался, да видать, не судьба, вишь ты, Муловского-то Григорья наповал сразило.
Сосед за столом возразил:
— Я слыхал, капитан наш надежды не теряет, со шведами покончим, будет проситься у государыни в вояж…
Допоздна засиделись в этот раз офицеры, но капитан, извинившись, оставил их намного раньше. Он чувствовал себя неважно, а главное, ему не терпелось сегодня же осуществить задуманное. Как моряк он не мог равнодушно смотреть на происходящее в эскадре.
Удалившись в каюту, после некоторого размышления, он, через голову всех начальников, начал обстоятельный доклад вице-президенту Адмиралтейств-коллегии. Вначале он изложил свое мнение о происходящем, считая, что нужно немедленно атаковать шведов.
«… Очень возможно, что ни один неприятельский корабль не вернется к своим портам. Все это дает мне смелость еще раз предложить мое мнение относительно положения дел и настоящего решительного момента. Прошу извинить меня, если я скажу, что, по моему мнению, мы упустили удобнейший
Тревенен отложил перо, опять заломило спину. Он поднялся, откинул занавес и прилег на диван. Обидно было, что пострадал он от своей же пушки. В разгар боя он спустился в верхний дек [24] , подбодрить канониров, но едва сошел с трапа, раздался страшный взрыв, разорвало четвертое орудие на правом борту. Очнулся он уже на палубе, куда вынесли его матросы. Первым же движением он приподнялся, и на немой вопрос лейтенант ответил ему:
— Двое замертво, четыре раненых.
24
… спустился в верхний дек… — Дек — орудийная палуба на парусном корабле.
Схватившись правой рукой за бухту каната, Тревенен поднялся и нетвердой поступью пошел на шканцы, бой продолжался…
«Может быть, я ошибаюсь, но, Боже мой, какая же цель имелась в виду! — продолжал изливать он душу. — В таких-то именно случаях и познается человек. Излишняя осторожность была неуместна, и мне кажется, что если бы тогда их преследовали, то они сделались бы легкой добычей флота Ее И. В. » — Пожалуй, достаточно наговорил о наболевшем, пора изложить начальству свой план действий. — «Перейдем к тому, что еще предстоит сделать. Шведский флот в наших руках, и я надеюсь, что в скором времени он не будет существовать даже по имени, но надо действовать энергично и употребить все усилия, каких требует такое дело, если необходимо запереть… вытребуйте из Кронштадта все пушки, но все это затянется надолго, а тем временем могут произойти необычайные события… может произойти вмешательство иностранных держав… на войне бывает масса случайностей, способных изменить вид дела, если не воспользоваться первым моментом.
Я нахожусь в постели, может быть, буду вынужден переехать в Кронштадт. Не наступил ли удобнейший момент для высадки на стокгольмский берег? Прошу извинить мне некоторую резкость этого письма. Я сумею молчать, когда вы этого потребуете…»
С первой оказией Тревенен отослал доклад в Петербург. В Адмиралтейств-коллегию он поступил почти одновременно с донесением Круза. Создалась странная ситуация. Два иностранца на русской службе радели за интересы России, а русак Чичагов вольно или невольно, вопреки здравому смыслу, совершал странные поступки, а попросту говоря, бездействовал.
В самом деле, сильно потрепанный во время двухдневного боя неприятельский флот, испугавшись эскадры Чичагова, не решился прорываться к Свеаборгу, а в полном беспорядке укрылся в Выборгской бухте, на территории России. Можно было бы привести сравнение. Будь эскадра Чичагова у берегов Швеции и вдруг укрылась бы от королевского флота в Стокгольмской бухте…
Под предводительством самого короля под Выборгом собралось до сотни парусных и двести гребных судов. И всей этой армаде угрожала гибель.