Головы с красивыми детскими лицами

Персонажи и события являются вымышленными, неточности в описании существующих мест случайны.

Вина за возможные ошибки в юридических деталях всецело лежит на совести автора, а не того человека, который рискнул помочь ему в них разобраться.

Мира Троп

«О-о-о, подруга, похоже, это серьезно».

Мария долго смотрела на упаковку прокладок в своей

руке. Тугая пленка была разорвана, внутри не хватало двух штук. Этой пачки хватит на следующий месяц.

Она сидела на кафельном полу в ванной своего молодого человека. По его шкафам и тумбам уже была раскинута большая часть ее вещей, но упаковка прокладок с надписью «нормал» и тремя закрашенными капельками заставила Марию остановиться. И усомниться.

Мария заглянула в шкафчик под раковиной. Олег заранее сдвинул дезодорант, флакон с туалетной водой, лосьон и пену для бритья в сторону, к самой стенке ящичка. И все равно у Марии было чувство, будто ее прокладкам здесь едва хватит места.

Они встречались больше года, но Мария никак не могла поверить, что решилась поиграть с ним в это подобие семьи. С тех пор, как переехала в Т., ее независимость только укреплялась: с двадцати лет она самостоятельно снимала квартиру, обеспечивала себя всем необходимым и никогда не давала мужчинам повода допустить мысль, что кто-либо из них может претендовать на ее свободу.

А что же теперь?

– Я повесил твои рубашки в шкаф, – сказал Олег. Он стоял у порога ванной, глядел на Марию и улыбался, раскачиваясь с пятки на носок. Подошел незаметно, как и всегда. – Мои – слева, твои – справа. Посмотри потом. Если не понравится – все перевесим, как тебе будет удобно.

– Спасибо. – Мария подняла пачку прокладок повыше, чтобы он их увидел. Олег быстро отвел глаза. – Я почти закончила. Шампунь могу поставить здесь же?

– Располагайся! – засуетился Олег. – Ставь, куда хочешь и что хочешь. Не чувствуй себя как дома. Это и есть твой дом.

– Что ж, мне дважды повторять не надо. – Мария забросила прокладки в шкафчик и встала, демонстративно отряхнув руки. – Остались только книги. Быстрее бы с ними разделаться, умираю с голоду.

– Маш?

– А?

Олег мялся в проходе, одновременно готовый и пропустить ее по своим делам, и остановить, чтобы сказать еще несколько слов. Мария встала напротив него, дав добро говорить.

– Как хорошо, что ты здесь, – сказал он наконец и подбадривающе кивнул, ни то себе, ни то ей.

Мария улыбнулась, показав оба ряда крепких, белых, хищных зубов, и звонко поцеловала его в скромную улыбку. На его дрожащих от усилия сдержать смешок губах остался след ее ярко-красной помады. Мария послюнявила большой палец и вытерла пятно. Он залился краской, как мальчишка.

Что ж. Пусть прокладки лежат там, куда Мария их швырнула. Может, из этой затеи что-то и выйдет.

Пока Олег готовил ужин, Мария раскладывала книги по полкам и думала о том, из какой нелепости сложились их отношения.

Чуть больше года назад она пошла на курсы фотографов – латать зияющую дыру высшего образования очередным навыком. Подумывала о том, чтобы сделать

фотографию дополнительным заработком, но не нашла себя в этом направлении, а сами курсы закончила только из нежелания бросать начатое.

Не нашел себя в этом искусстве еще один молодой человек, которому больше по душе была художественная изобразительность. Его, тихого и скромного, Мария не заметила бы вовсе, если бы накануне окончания курса Олег не попросил одолжить ему свой фотоаппарат. Ее шутливые угрозы хорошенько наподдать ему, если он поломает «никон», Олег выслушал со всем вниманием и клятвенно пообещал быть с ее вещью очень осторожным. Ее это позабавило, но далеко не так, как то, что за этим последовало.

Олег вернул фотоаппарат в целости и сохранности уже на следующий день, но в чехле Мария обнаружила кое-что еще: сложенный в несколько раз листок плотной бумаги. До того, как она успела поднять на Олега глаза, он отвернулся, сделав вид, что его чрезвычайно заинтересовал пейзаж за окном.

Это была картинка, нарисованная мелками и углем. На ней она сама в образе Девы Марии держала на руках младенца, лицо которого принадлежало Олегу и выражало карикатурный восторг при виде ее – спасительницы, одолжившей ему фотоаппарат.

Ничего более странного и аморального Мария до того дня в руках не держала. Иными словами, она была восторге.

То, что Мария приняла сначала за самую оригинальную благодарность, было первым, мучительным для робкого Олега шагом к ее неприступному сердцу. Она поняла это днем позже, когда заметила, что собственный фотоаппарат его вполне исправен, и что ее «никоном» он даже не пользовался. Тогда Мария насторожилась и при каждой его попытке подсесть ближе демонстративно бросала на соседний стул сумку, а от его робких взглядов отмахивалась как от мух.

Но, уходя домой после занятий, она заметила, что Олег поглядывает на нее без злобы, так свойственной мужчинам с больно задетым самолюбием. Заметив на себе взгляд Марии, он тут же краснел, прятал глаза и восстанавливал нарушенную дистанцию.

Всю последующую неделю Мария по-прежнему не давала Олегу удобного повода с ней заговорить, но, замечая на себе его долгий взгляд, переставала поворачиваться, чтобы уничтожить его взглядом в ответ. Слабо отдавая себе отчет в том, с чего вдруг идет на такие уступки, Мария стала все чаще позволять неудачливому поклоннику разглядывать себя безнаказанно, а иной раз даже поворачивала голову так, чтобы ее боб-каре с выбритым по самый затылок виском была видна Олегу в наиболее выгодном ракурсе.

В день, когда они заканчивали курс и строились для общей фотографии, Олег сделал еще одну попытку приблизиться к ней: маленькими шажками он подобрался к Марии и замер, ожидая, что за этим последует. Мария покосилась на него: лицо у Олега побагровело от напряжения, а зубы он стискивал так, будто стоял на мине.

Мария усмехнулась и ничего не сказала. Она еще больше сократила дистанцию между собой и Олегом, когда фотограф попросил их встать кучнее. Звук его судорожного вздоха, когда она задела его плечом, обеспечил Марию самой широкой, самой смеющейся улыбкой на общем снимке.