Голубь с зеленым горошком
Шрифт:
Gate D6. Нью-Йорк. Спасибо, что хоть в Америке мы не успели побывать вместе. Нью-Йорк был связан с человеком, которого больше не было. Как-то много всего для одной весьма непродолжительной жизни.
Gate D7. Стокгольм. Даже не хочу об этом думать… Кажется, что мы только вчера проклинали дичайший холод и внушительные цены, кажется, что мы только вчера оттуда вернулись. Он постоянно грел мои пальцы и говорил, что они мерзнут потому, что у меня очень горячее сердце, которое впитывает в себя все тепло.
Gate D8. Будапешт. Тот самый правильный момент. Такое впечатление, что это происходит со мной прямо сейчас: сижу на каменных ступеньках возле уставшей от пароходов реки, разворачиваю купленный в парке сэндвич и вспоминаю человека из «Gresham»… в дорогом костюме, с пафосным портфелем и безжизненным лицом. Он смотрел сквозь огромное стекло ресторана на людей, которые бойким или скучным шагом шлифовали асфальт возле отеля «Four Seasons». Он смотрел на людей, а они – на него. И я подумала, откуда берется такая разница во взглядах? Ведь как мало разделяет человека «IN» и человека «OUT», и как много их связывает… Мои мысли прервал голубь. Он подсел ко мне. Как личность, я его не интересую, но как хлеб его интересует мой сэндвич. Colombo, ты – птица, ты дышишь, ты прилетел ко мне и смотришь мне в глаза, ты не напрягаешь, и
Глаза человека, который шагает по улице, и глаза человека, который обедает в «Gresham», разделяет стекло. Прозрачное, начищенное, почти невидимое, без пятен и следов от резиновых перчаток. Но это стекло существует, и его создали люди. Придумали специально на случай, если взгляды пересекутся. Сделали для того, чтобы понимать невидимую, но ощутимую разницу между «Four Seasons» и тротуаром. И вот они пересекаются. И я вижу, что человек, который проходит по улице, отводит взгляд в сторону и идет своей дорогой. А человек, который ест карпаччо в «Gresham», продолжает смотреть ему вслед. Каждый из них о чем-то подумал. Но один опустил глаза, а другой – нет. Потому что существует придуманное стекло. Возможно, человек с улицы думает о том, что хочет оказаться в «Gresham», а человек из «Gresham» мечтает о том, чтобы просто шагать по тротуару и вспоминать, как он хотел однажды здесь оказаться. Их разделяет стекло, но объединяет довольно простая вещь: каждый из них ждет от жизни правильного момента – того мгновения, когда процесс достижения цели не уступает ощущению от ее достижения. Для человека снаружи – это «Gresham», для человека внутри – это уже что-то другое. Но знаешь, в чем фокус, Colombo? Сегодня ты сидишь в «Four Seasons» и ешь нежнейшее ризотто с трюфелями, а завтра ты бредешь по тротуару и у тебя нет ни дома, ни адреса, ни человека, у которого есть дом или хотя бы адрес. Сегодня ты обедаешь в «Gresham», а завтра выбиваешь в парке музыку на стекляшках и дышишь в затылок жизни. Или наоборот. Но независимо от того, кто ты сегодня, нужно получать удовольствие, потому ты все еще в игре и это единственный правильный момент. Жаль, что многие люди не могут понять и запомнить: нельзя видеть только стекло и улыбаться лишь тем, кто внутри. Ведь так легко оказаться снаружи… Солнце умирает, Colombo. Умирает очередной день. Они отдают нам с тобой на прощание свои последние золотые секунды сегодняшней сказки. Ты доел весь мой сэндвич. Прощайте, солнце, голубь и закат. Прощай, красивое сегодня. Нам всем пора разойтись, мы больше не повторимся, но нам не о чем жалеть. И это тоже правильный момент.
Gate D9. Амстердам. Озорной мальчишка, который всегда готов взять тебя за руку, предложить душу и сердце, траву и Ван Гога, разврат или домик волшебной девочки по имени Анна Франк. Об этом городе будет больно писать.
Gate D10. Варшава. Отели «Атос», «Портос», «Арамис» по пути в Гамбург и костыли на заднем сиденье автомобиля. Божественно.
Gate D11. Марсель. Забытый купальник в багажнике прокатного «мерседеса» и звонок от человека с дабл-именем Хулио-Хулио. Он звонил из компании «Sixt», дабы сообщить радостную новость: «Мадемуазель, к сожалению, мы не нашли ваш купальник, но я должен сказать, что на фото он выглядит превосходно. Наверное, он был вам к лицу». Ну, чистый Хулио. Точнее, Хулио вдвойне.
Gates 12 и 13 я с радостью пропустила, потому что Египет никогда не был моим пристанищем и стихией.
И наконец-то:
Gate 14. Женева. Просто сядь в этот самолет и начни новую жизнь.
L’aeroport de Geneve
Украдена в Бостоне из личного музея Изабеллы Гарднер в 1990 г. Грабители выдавали себя за полицейских.
Текущий статус: картина не найдена.
Мое ближайшее окружение весьма сильно переживало касательно женевского пятичасового транзита. Добропорядочные немцы в сто пятьдесят девятый раз открыли мне свежий двухлетний шенген по медицинским показаниям. Эта милая традиция сложилась у нас с 2003 года, когда в университетской клинике города Эссен мою больную семнадцатилетнюю печень заменили на большую долю аналогичного органа мамы. Все штампы в моих паспортах свидетельствуют о том, что визу по медицинским показаниям я использую в свое откровенное удовольствие. На обследования в Германию я, конечно, летала, но, к счастью, делала это намного реже, чем колесила по миру. В принципе, залететь в Лиссабон через Франкфурт или Берлин большого труда не составляло, но мне катастрофически не хотелось переплачивать двадцать-тридцать тысяч за билеты. Гораздо больше меня прельщала мысль о том, что эти деньги я просто-напросто прогуляю на Мадейре. Я прекрасно владею английским, вполне прилично изъясняюсь по-немецки, но в франкоязычной части Швейцарии я приняла решение заговорить по-французски.
– Бонжур, мадемуазель! Вы остаетесь в Женеве или летите дальше? – поинтересовался швейцарец на паспортном контроле.
– Бонжур! Я лечу в Лиссабон, а оттуда – на Мадейру.
– Как здорово! У вас каникулы?
– Не совсем. Я лечу писать новую книгу и освежить здоровье.
На слове «здоровье» из меня вырвался очень качественный, внушающий доверие кашель. Проделать такой трюк было довольно легко, так как последние две недели у меня сильно болело горло,
Как раз в этот момент швейцарец нашел нужную медицинскую картинку среди индийско-американских штампов:
– О! Конечно! Мадемуазель, я от всего сердца желаю вам здоровья и вдохновения!
Это было трогательно и приятно. Гораздо приятнее, чем классический звук фейсбук-мессенджера, который раздался сразу же после того, как я подключилась к бесплатному интернету. Мне пришла километровая простыня, в которой мой новоиспеченный возлюбленный Энди признавался в том, что жизнь крайне непредсказуема. Ему казалось, что его судьба предрешена и навсегда связана с Викой из Запорожья, и вдруг! О Всевышний, и вдруг он встретил меня. И теперь он не знает, что делать, третий час наматывает круги по терминалу в ожидании амстердамского рейса и не может оторвать взгляд от моей фотографии в фейсбуке. Дальше следовало двадцать пять предложений о химии и электрическом токе, которые он остро почувствовал между нами.
Не знаю, что там почувствовал Энди, но лично я не испытывала ничего, кроме желания материться. Громко и вслух. Меня разрывало от смеха, негодования, недосыпания и колоссальной усталости, которая все больше наваливалась с каждым проделанным шагом. Снова оповещение мессенджера. Читаю. Ну, конечно. Кто бы сомневался? На этот раз мне писал немец, по сравнению с которым курьер Энди был тактичной меланхоличной душкой. Немец Себастьян переплюнул всех и все. Вот просто всем «четыре», а ему – заслуженная «пятерка с плюсом». Такого эпического долб…ба мир просто не видывал, несмотря на то, что он прошел через тот же ад, что и я. Разница заключалась в том, что у Себастьяна была трансплантированная почка, которую он ждал годами, испытывая все муки гемодиализа. Да простит меня Бог, но я готова биться об заклад, что оперировавший немца хирург обладал чернейшим чувством юмора и шутки ради удалил Себу энную часть мозга. Такой себе брутальный весельчак, как Саша Барон Коен. Иного объяснения я просто не нахожу. Ну, как еще можно интерпретировать поведение человека, который на протяжении шести лет выслеживает тебя в фейсбуке и отправляет сообщения ровно в ту секунду, как ты загораешься онлайн? За шесть лет я ответила ему трижды, когда мне нужно было проверить качество моего немецкого. Конечно, я об этом сильно пожалела, потому что Себ молниеносно перешел к делу. Он был богат, занимался каким-то бизнесом и каждое лето снимал дом в ненавистном мне Монте-Карло, куда я, по его мнению, всенепременно должна была приехать. Как-то он сообщил, что его бизнес процветает и что у него появилась чудесная герлфренд, которую он забрасывает дорогими подарками. Далее последовала фотография незнакомой мне жуткой тетки с котом на руках и двадцать картинок с изображением нижнего белья и сумок от Вуиттона. Я написала: «Браво! Поздравляю», – но в ответ получила следующее: «Все это должно было принадлежать тебе!» И даже кот… Ура! Вот прямо представила себя на вилле в изнемогающем от пафоса и понтов Монте-Карло: я, жирный кот и тупой, помешанный на сексе немец под боком. Он в самом деле был сексуально озабочен, о чем свидетельствовали все его месседжи и послания. Это сколько же интеллекта должно быть в оставшейся доле мозга, если ты задаешь постороннему человеку вопросы интимного характера и умоляешь подарить нижнее белье? Кстати, белье он собирался презентовать мне по фото. Прямо посылку формировал и рассказывал, что он туда положил. «Может, мне еще что-нибудь добавить, кроме трусиков от «La Perla» и чулочков от “Wolford?”» Да чего уж там – давай, добавляй. Положи мне баночку сардин, упаковку баварских сосисок и пару бутылок рислинга. А затем надень себе на голову чулки и задуши себя, придурок.
Да как же у барышень так получается? Как все эти вики из Запорожья наступают себе на горло, терпят озабоченные фото с пенсионной эрекцией, забывают о чести, достоинстве и таком понятии, как элементарная гордость? Неужели их от себя не тошнит? Ради чего все это? Чтобы выйти замуж, уехать в Германию или Турцию, выключать свет по графику и каждую ночь ложиться в постель с примитивным кобелиной? А как же любовь? А как же свобода? А как же Жизнь, в конце концов?
Пока немец переписывался сам с собой, я решила, что пора присмотреть какой-нибудь уютный ресторанчик, желательно без людей. Доза знакомств за сегодняшний день давным-давно превысила все допустимые нормы и лимиты. Даже дымить сигаретой пришлось, выслушивая басни Хуана из Аргентины. Enough is enough [4] . Учитывая тот факт, что последние две недели я вообще ни с кем не общалась, меня начинало мутить и выворачивать. Хотя нет. Общалась. Я писала одному-единственному человеку, которому очень симпатизировала. Он был сильнейшей личностью и вызывал во мне такое грандиозное уважение, что я как-то незаметно к нему прониклась и прикипела. Казалось, я могла рассказать ему обо всем, что происходит внутри меня и скрывается под маской улыбки. Абсолютно всю правду о потаенных мечтах, накопившейся боли и истинных желаниях. Это походило на ситуацию, когда ты кладешь голову на плечо незнакомцу в поезде и неожиданно начинаешь плакать. Слезы текут, текут, а ты уже не можешь остановиться, потому что их слишком много. Слишком много для тебя одной. И большой вопрос в том, как поведет себя незнакомец: уберет плечо и отсядет от греха подальше либо останется, боясь пошевелиться. Человек, которому я писала, не убрал плечо и не послал куда подальше. Один его синенький значок с поднятым пальцем в фейсбуке значил для меня больше, чем миллионы встреч, подбадривающих фраз и дурацких мотивирующих картинок от хорошо знакомых мне людей. Этот значок был дороже всего на свете. Дороже воздуха и даже солнца. Особенно в течение последних двух недель.
4
Достаточно есть достаточно (англ.)
Я практически забрела в противоположный конец терминала. Все рестораны были на одно лицо, и не один из них не вызывал таких эмоций, чтобы сказать себе: «Бинго! Это мое место!» Сумка сильно передавливала голое плечо, на котором уже чуть заметно просматривался синяк – стандартная издержка сниженных тромбоцитов. Ноутбук, тяжеленная книга с Мэрилин Монро Энди Уорхолла на фронтальной обложке, набитый старыми посадочными кошелек, гора документов, жизненно важные таблетки, пара-тройка маек, на случай, если багаж затеряется во время стыковки, – все это давило и сковывало движения. Но упорство и специфическое настроение подсказывали мне дойти до самого конца. И какой же верной оказалась эта подсказка, распахнувшая передо мной двери «La Terazza by La Rotisserie»… Что могло быть лучше сочнейшего аргентинского мяса на уютной открытой террасе, которая сочетала в себе нежные лучи, теплое дерево и виноградники Мендозы? И тишина – вот что было по-настоящему бесценно.