Голубь во Вьетнаме
Шрифт:
И в Сайгоне было немногим легче. Информационное бюро службы обеспечения сообщило:
"Армейский М21-7 - не такая уж хорошая зажигалка, но Чарли он поджаривает неплохо. М21-7 - стандартный армейский ранцевый огнемет, используемый во Вьетнаме. Обеспечение исправного действия огнеметов возложено на пятую роту химической службы армии США, находящейся в Сайгоне...".
В Гонолулу стало как будто полегче. Сначала казалось, что о войне можно будет забыть. По ночам небо озарялось отсветом неоновых реклам, а не осветительными ракетами. Пляжи были заполнены
Но Гавайи находятся все-таки недостаточно далеко от Вьетнама. Туда присылают на отдых солдат, и их нетрудно распознать среди праздничной толпы - по загару, обрывающемуся у шеи и у локтей, по настороженности, по глазам, по манере говорить.
– Неужели вы не танцуете бугалу? — спрашивала загорелая блондинка. — Откуда вы взялись?
– Ну, это вам будет неинтересно.
Но она объявила, что это ее очень-очень интересует, и он, вместо того чтобы танцевать бугалу, рассказал ей о шести месяцах, проведенных на позициях вблизи камбоджийской границы. Мне особенно запомнилась заключительная часть разговора.
– Я бы очень не хотел, чтобы меня убили во Вьетнаме, — сказал он.
– Ну, я бы вообще не хотела, чтобы меня убили, хоть там, хоть в любом другом месте, — заметила она.
– Нет, тут есть разница, — сказал он. — Под Сайгоном сохранилось французское кладбище. Оно теперь все заросло бурьяном, а на доске там написано: "Под сенью этого доблестного флага покоятся герои, пролившие кровь на вьетнамской земле во славу Франции". Ну, что-то в этом роде.
– Я не понимаю...
– Дело в том, что флага-то там никакого нет.
Только в Сан-Франциско я понял, что вернулся в Америку. Впервые за несколько месяцев люди вокруг говорили не о Вьетнаме. Оказалось, что в жизни существует еще много другого - волнения и уличные беспорядки в крупнейших городах страны, благополучные роды дочери президента, предполагаемое введение десятипроцентного налога: ну, словом, много всякого другого.
И позже в Тахо женщина в ресторане громогласно объясняла:
– Раньше мы всегда ездили отдыхать в Лас-Вегас, но там все еще держат черных - горничные, официанты, ну, вы понимаете... А здесь вас обслуживают белые. Тут никаких беспорядков не будет.
И почему-то от ее слов у меня перед глазами вновь возник труп солдата-негра, убитого в небольшой стычке под Дак-То. Голову ему оторвало снарядом, и о том, что он негр, можно было догадаться только по его рукам.
Так продолжалось неделю. Счет на 28 долларов во французском ресторане почему-то вызывал в памяти лагеря беженцев. Морской курорт в Орегоне, встающий из утреннего тумана, напоминал спаленную напалмом деревню вблизи от демилитаризованной зоны. Леса секвой... уничтожение листвы; благосостояние... нищета; народ, не знающий, что такое война в его стране... народ, уже давно не знающий ничего, кроме войны... Уехать от войны оказалось далеко не так просто, как представлялось вначале.
Дома мне потребовалось две недели, чтобы собраться с мыслями и подвести итоги моей поездки в Южный Вьетнам. Ее результат - эта книга,
Еще только отправляясь туда, во Вьетнам, я считал эту войну лишенной каких-либо исторических, практических или нравственных оправданий. Она представлялась мне неимоверно дорогим просчетом, нагромождением больших и малых нелепостей. После поездки во Вьетнам это мое мнение не только не изменилось, но еще сильнее укрепилось. И дальше я позволю себе изложить субъективные умозаключения так называемого голубя, которому удалось побывать в Южном Вьетнаме.
Народ Южного Вьетнама не хочет нашего присутствия там. Антиамериканские чувства распространены от самого крохотного рисового поля до омута коррупции, который носит название Сайгон. Даже те, кто извлекает прямую выгоду из нашего присутствия - сводники, проститутки и политические дельцы, — не питают любви к Америке, не испытывают благодарности за те огромные расходы, которые мы несем якобы ради них. Подавляющее большинство южновьетнамского народа хочет, чтобы нас там не было; они - что вполне понятно - устали от войны, от всякой войны и от этой войны в частности.
Правительство Южного Вьетнама было и остается военной диктатурой, опирающейся на помощь США. Пресса подвергается жесточайшей цензуре уже много лет, и критические голоса полностью заглушаются.
В военном отношении война идет для нас плохо. Солдаты противника, чье оружие и снаряжение заметно хуже, чем у солдат южновьетнамской армии, в моральном отношении стоят заметно выше и куда лучшие бойцы. Они чувствуют, что сражаются за освобождение своей страны. Таким образом, мы сами содействуем подъему национального чувства.
Расходы на войну граничат с безумием. Каждый житель Соединенных Штатов - каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок - заплатил в 1967 году за войну во Вьетнаме в среднем по 150 долларов. Этих денег хватило бы, чтобы подарить каждому жителю Вьетнама - каждому мужчине, каждой женщине, каждому ребенку - по 2 000 долларов, то есть примерно шестилетнюю заработную плату вьетнамского чернорабочего. Полет каждого бомбардировщика "Б-52" с гуамской военно-морской базы обходится в 13 000 долларов; смерть одного солдата противника обходится в 500 000 долларов; в целом эта война обходится нашей стране в настоящее время в 70 миллионов долларов ежедневно, в 30 миллиардов долларов ежегодно.
И несмотря на все это наши военные успехи более чем ничтожны. Если верить сайгонским сообщениям, наши войска не проигрывают ни единого боя. Ричард Гудвин, бывший помощник президента Кеннеди и президента Джонсона, указывает:
"Если взять объявленное нами число убитых солдат противника и прибавить к нему число дезертиров, а также раненых, даже в заметно меньшей пропорции, чем обычно существует между убитыми и ранеными у нас, то получится, что мы каждый год уничтожаем всю северовьетнамскую армию. И если война все-таки продолжается, ничем, кроме чуда, этого объяснить нельзя".