Голубая книга сказок кота Мурлыки
Шрифт:
— Нет, это все-таки было бы слишком глупо!
И Дельфина посмотрела волку прямо в глаза:
— А вот что вы на это скажете, волк? Я ведь забыла о Красной Шапочке. А ну-ка поговорим о Красной Шапочке, как, вы не против?
Волк сокрушенно опустил голову. Такого он не ожидал. Слышно было, как он там, за окном, всхлипывает.
— Это правда, — признал он, — я ее съел, эту Красную Шапочку. Но уверяю вас, я раскаялся, меня уже давно мучают угрызения совести. И теперь я бы ни за что…
— Да, да, все так говорят.
Волк ударил себя в грудь и торжественно произнес:
— Даю вам
— И тем не менее, — вздохнула Маринетта, — Красную Шапочку вы съели.
— Я и не спорю, — согласился волк. — Я ее, понятное дело, съел. Но это был грех молодости. Это было так давно… А каждому греху — прощение, разве нет… И потом, если бы вы только знали, сколько шума поднялось из-за этой девчонки! Послушайте, ведь до того дошло, что меня обвинили в том, будто я сначала съел бабушку, так вот, это вообще вранье!..
Тут волк захихикал, видно, просто не мог удержаться, и даже, кажется, не понимал, что делает.
— Нет, вы только подумайте! Есть бабушку, когда у меня на обед такая свеженькая девчушка! Не такой я дурак…
При этом воспоминании волк не смог удержаться и несколько раз облизнулся, проведя своим длиннющим языком по отвислым губам и обнажив страшные острые зубы. Зрелище это вряд ли могло успокоить девочек.
— Волк! — закричала Дельфина. — Вы обманщик! Если бы вас и вправду мучили угрызения совести, вы бы так не облизывались!
Волку стало стыдно, что он позволил себе облизнуться при воспоминании о пухленькой девчонке, так и таявшей тогда во рту. Он ведь чувствовал себя таким добрым, таким порядочным и вовсе не желал в этом сомневаться.
— Простите, — сказал он, — это у меня дурная семейная привычка, наследственное, но это ничего не значит…
— Тем хуже для вас, раз вы так дурно воспитаны, — заявила Дельфина.
— Не надо так говорить, — вздохнул волк, — я весьма сожалею…
— Есть маленьких девочек! Это тоже семейная привычка? Поймите, вам обещать не есть больше маленьких девочек — это все равно что Маринетте обещать никогда больше не есть сладкого.
Маринетта покраснела, а волк попробовал возразить:
— Но клянусь вам…
— Не надо, хватит, и идите-ка своей дорогой. На бегу и согреетесь.
Тут волк ужасно рассердился: как это они не верят, что он добрый.
— Да что же это такое? — закричал он. — Правды знать никто не хочет! Вы отбиваете всякую охоту быть честным! Никто — слышите — никто не имеет права отвергать благие намерения, а вы это сейчас делаете. И знайте: если я когда-нибудь еще раз съем ребенка, виноваты будете вы!
Эти слова волка сестричек, конечно, напугали: легко ли брать на себя такую ответственность, да и потом, не ровен час угрызения совести замучают. Но острые волчьи уши так подрагивали, глаза поблескивали так свирепо, а клыки так страшно торчали из приоткрытой пасти, что они в ужасе боялись даже пошевелиться.
Волк быстро понял, что запугиваньем ничего не добьется, попросил прощения за свое поведение
— Видишь, он не злой, — сказала младшая сестричка.
— Может быть, — ответила ей Дельфина, — может быть…
Голос волка стал таким умоляющим, что Маринетта не выдержала и пошла к двери. Дельфина, испугавшись, схватила ее за волосы. Та дала ей оплеуху. Дельфина в ответ — тоже. Волк за окном отчаянно разволновался и сказал, что уж лучше он уйдет, чем позволит поссориться самым очаровательным белокурым девочкам на свете. Он и в самом деле отошел от окна и побрел прочь, содрогаясь от рыданий.
«Как это ужасно, — думал он, — я такой добрый, такой хороший, а они не хотят дружить со мной. А я бы стал еще лучше, я бы даже ягнят есть перестал».
Тем временем Дельфина смотрела, как волк, хромая на одну лапу, уходил, дрожа от холода и слез. Ей стало стыдно, и она закричала в окно:
— Волк! Мы вас больше не боимся… Идите скорее сюда, в тепло!
А младшая уже открыла дверь и бежала навстречу волку.
— Боже мой! — вздыхал волк. — Как уютно у очага. Дом, семья — что может быть лучше? Я так и думал.
Сквозь слезы умиления смотрел он на девочек, все еще опасливо державшихся поодаль. Вылизав больную лапу и обогревшись у огня, он стал рассказывать обещанные истории. Девочки подсели поближе и, не отрываясь, слушали рассказы волка о приключениях лисицы, белочки, крота и трех зайцев с лесной опушки. А некоторые истории оказались такими забавными, что волку пришлось повторять их по два, а то и по три раза.
Маринетта уже обняла своего нового друга за шею и шаловливо дергала его за острые уши, гладила то по шерстке, то против. Дельфина привыкала к нему дольше сестры и, когда, балуясь, первый раз положила ему в пасть свою маленькую ручку, не удержалась и сказала:
— Ой! Какие у вас большие зубы…
Волк так смутился, что Маринетта тут же ласково обняла его.
У волка от голода урчало в животе, но из деликатности он и не заикнулся об этом.
«Каким же добрым я могу быть, — думал он, умиляясь сам себе. — Это просто невероятно».
После того как волк рассказал им множество историй, девочки предложили ему поиграть.
— Поиграть? — спросил волк. — Но я ведь не знаю ни одной игры.
Но девочки мигом научили его водить хоровод, играть в пятнашки, в лапту и в салочки. Он выучил и красивым басом пел «Пройдоху Гийери» и «Берегись, Ла Тур». В кухне стоял гвалт, все было раскидано, стулья перевернуты, все трое кричали и громко хохотали. Они больше не смущались и вообще перешли на «ты», будто были знакомы всю жизнь.