Голубая кровь
Шрифт:
Только после захода солнца юноши, валившиеся с ног от усталости, расходились по баракам, где на жестких, холодных ложах забывались глубоким сном.
В то время Кайнен и подружился с Унрофу, сыном верховного жреца Суфадонексы из небольшого городка Лотамиса, лежащего на полпути между Газаррой и Ирруаном.
Унрофу погиб вскоре после возвращения в родной город в сражении со стаей полузверей-аттосков, которых уничтожил Омагра, убитый под Каином.
Воистину судьба человека что старая паутина на ветру…
Новый друг Аддона ничего не желал принимать на веру. Он был твердо убежден в том, что многочисленные легенды и предания
Обычно к тому времени когда Унрофу доходил до подробностей, смертельно уставший Кайнен уже спал. Тогда, в молодости, его абсолютно не интересовали тайны богов и чудовищ.
— Ну, — подбодрил Глагирии. Аддон глухим голосом, отстранение, словно наблюдал эту картину, а не описывал пережитое, стал рассказывать. Ему было трудно: многие мелочи он просто забыл, многое помнилось иначе; правда и ложь перепутались, и теперь Кайнен сам порой не мог отличить действительность от вымысла — слишком долго и упорно он лгал окружающим, слишком продуманны были подробности той истории, которую он выдавал за единственную и непреложную истину.
Он слишком привык скрывать от людей — даже родных и близких, — что же случилось на самом деле.
Иногда хранителю Южного рубежа казалось, что вымышленная история и является подлинной, а то, что он знает как правду, — это затейливый, длинный и очень реальный сон. Но только сон. Не более.
Зачем они с Каббадом полезли тогда в пещеру, которую обнаружили над осыпающимся скальным карнизом, уже не объяснить.
Было так: Аддон увидел полузасыпанную трещину в каменном боку горы — ее как раз беспощадно и отчетливо высветил луч заходящего солнца, — и ему стало интересно: что там находится? Грот, пещера или обыкновенная трещина, каких тысячи…
Что они искали в пещере? Надеялись увидеть нечто необычное? Вряд ли. Ничего необычного не бывало в пещерах, которые им попадались до этого.
Даже на встречу с горным хищником — панон-теравалем, а значит, и на славную охоту рассчитывать не приходилось. Этот гигант просто не смог бы просочиться в такую узкую щель. Они сами долго разгребали проход, и все равно им пришлось протискиваться внутрь, обдирая плечи и руки.
С какой-то лихорадочной поспешностью они делали факелы и зажигали их, чтобы осветить утопающие во мраке своды; и лохматые тени, словно пьяные, плясали и прыгали по неровным стенам.
То, что нашли Аддон Кайнен и прорицатель Каббад во чреве древней пещеры, потрясло их воображение и перевернуло всю дальнейшую жизнь.
Кайнен очень хорошо помнил, как раздался хруст, от которого отчего-то заныли зубы и морозец продрал позвоночник, — так могли трещать пустые яичные скорлупки. Только нужно было бы насыпать эти скорлупки толстым слоем на значительном пространстве.
Этот отвратительный звук, свидетельствующий о том, что неуклюжие люди давят что-то хрупкое и невесомое, раздавался при каждом следующем шаге. В воздухе повисла мелкая пыль, заставившая Аддона и Каббада судорожно чихать и кашлять, утирать слезящиеся глаза, задыхаться и проклинать ту минуту, когда им взбрело в голову рассмотреть пещеру изнутри.
Потом
Кайнен живо представил себе тогда, как они набились в пещеру и копошились, заползая друг на друга, давя тех, кто оказался внизу, — и не мог поверить в то, что какая-то сила заставила мириады живых существ покончить с собой так страшно и бессмысленно.
На это даже люди не способны, не то что пауки и скорпионы.
Их останки рассыпались в прах от малейшего дуновения воздуха, от самого легкого движения, а два человека, пробираясь к центру пещеры, в считанные минуты уничтожили самую память о тех, кто нашел здесь последний приют. Только серая пыль столбом стояла в воздухе, не давая дышать.
Они бы ушли — неприветливая это была пещера, и она таила в себе какую-то скрытую угрозу; но тут отблеск пламени осветил центральную ее часть, и, хотя всплеск света не задержался там, а скользнул дальше, будто испугался увиденного, они успели заметить: трон, вырезанный из прозрачного желтого камня; в этом камне, словно в толще воды, отразился оранжевый свет; очертания гигантского тела, поверженного ниц перед троном; тело это не принадлежало ни одному из известных им существ и даже при беглом взгляде вызывало трепет и священный ужас; мускулистую руку с кистью совершенной формы и кольцо, украшавшее безымянный палец; красный камень сверкал так, словно внутри него заключили живой огонь; и человека, свободно сидевшего на своем возвышении; его молодое лицо — спокойное, даже безмятежное.
Лицо бога.
Они подобрались поближе, затаив дыхание не то от благоговения, не то из-за того, что прах раздавленных телец все еще висел в густом воздухе пещеры.
— Кто это? — спросил тогда Кайнен.
— Не знаю, — отвечал Каббад, — но догадываюсь, кто лежит у его ног.
И навсегда врезалось в память главы клана Кайненов тускло блестящее тело, покрытое темными доспехами, которые, казалось, составляли одно целое со своим хозяином; мощный сегментированный хвост, завершающийся обоюдоострым лезвием, превосходящим любой раллоден как длиной, так и прочностью; многочисленные конечности, каждая пара которых представляла собой какое-либо оружие — кривые серпы, зазубренные лезвия, двойные мечи; полураскрытые крылья, похожие на плащ. И череп с россыпью темных драгоценных камешков и два граненых камня побольше — глаза. Глаза, видевшие рассветы и закаты другого мира.
Чудовище, порожденное чернотой ночного неба?
— Он убил его? — спросил Кайнен, уже тогда свято веривший во всеведущесть Каббада.
— Не знаю. Не похоже. В одном уверен — ни смертные, ни бессмертные не видели ничего подобного и наверняка не подозревают о существовании этого места и этих… — Прорицатель замялся, подыскивая нужные слова.
Они были вместе — не как победитель и побежденный, не как двое врагов, которые могут сплестись в смертельном объятии и после смерти выглядеть так же, как любящие братья. Нет. Этих мертвых объединяло нечто незримое, но оттого не менее полновесное, не менее явное, даже спустя сотни и сотни ритофо после их заключения в недрах горы.