Голубая моя планета
Шрифт:
– Не могу видеть эту картофельную ботву, - говорил отец.
– Разве можно сравнить эту зелень с кудрявыми яблоньками?
Мы, конечно, соглашались, что сравнить нельзя, но плохо представляли, как и когда может из простого прута вырасти яблоня. Но верили отцу, и я упрямо копал ямы и таскал навоз для удобрения. Постепенно тонкие, хилые саженцы завоевали все картофельное пространство. Но долго еще пришлось ждать полной нашей победы, когда, наконец, окрепли и зацвели яблони - первые яблони во всем нашем селе. Односельчане специально приходили к нам, чтобы посмотреть на «этакую красоту», а мы, победители, ходили гордые и счастливые.
Все мои сверстники
В разгар зимы, когда все окрест покрывалось толстенным слоем снега, мы переходили на лыжи, для коньков же выгадывали первый, непрочный ледок, что появлялся на речках и прудах в начале зимы, до той поры, пока бураны не переметали их сугробами снега. Я очень любил кататься на коньках, и однажды это чуть не кончилось для меня трагически.
Как-то я решил блеснуть «виртуозной техникой» и несколько раз пронесся по тонкому льду длинной проруби, прорубленной уже в толстом льду для водопоя колхозных лошадей и коров. Лед трещал, прогибался, удовольствие было огромное. Разворачиваюсь к новому заходу, лечу - и неожиданно ледок проваливается. В тот же миг я очутился по горло в воде, успев, к счастью, широко расставить руки. Чувствую, что намокшая одежда тянет меня все сильнее и сильнее вниз...
Говорят, когда человек попадает в опасное положение, в его сознании мгновенно проносится вся жизнь. Мне, видимо, не суждено было тогда умереть, и жизнь не пронеслась передо мной. Помню только, как вокруг меня будто застыл весь мир. Застыли лица ребят, березовая роща, вороны в воздухе, застыл громадный диск оранжевого, затянутого морозным туманом солнца. И тишина... Только звенит ледок, подламываясь вокруг меня. И вдруг совсем рядом слышу прерывистое дыхание и жалобный голос, почти шепот: «Гера! Дай, дай руку!» Чья-то маленькая холодная рука вцепилась в мою ладонь. Смотрю - Галка, девчонка. Бледная как полотно, глаза от испуга широченные, но руки моей не отпускает, тянет к себе.
Когда я вылез на лед, ребята все еще оставались в тех же позах, что и минуту назад. Одни - неподалеку, другие - на косогоре, куда успели домчаться, побежав за взрослыми...
– Идем греться, - сказал я Галке, будто мы с ней вместе побывали в воде, и у нас от холода и волнения зуб на зуб не попадал.
Мне удалось тайком от матери у чужой печки высушить немудреную спортивную одежду и спастись от простуды.
«Вот тебе и девчонка!
– думал я, возвращаясь вечером домой.
– Совсем кроха, а храбрая...»
Может быть, именно с того дня я с особым уважением отношусь к так называемому «слабому полу»...
Самым большим праздником для сельских ребят был приезд в колхоз кинопередвижки.
Первыми картинами, которые я запомнил с начала до конца, были «Таинственный остров» по роману Жюля Верна и «Пархоменко». Последняя картина вызывала наше восхищение обилием рукопашных схваток, и мы смотрели ее по нескольку раз.
Читать начал рано и много, и, как ни регулировал мое чтение отец, я часто брал книги без всякого разбора. Но первой книгой, которая захватила меня целиком, была «Два капитана». Я прочитал книгу Каверина залпом, прячась от отца и матери в чулане, потому что в то время должен был готовиться к экзаменам по геометрии.
Первой «машиной», потрясшей меня, был обыкновенный киноаппарат. Часто во время демонстрации кинофильмов в нашем сельском клубе я усаживался ближе к киномеханику и внимательно следил за его работой. Не успокоился до тех пор, пока не освоил «машину» и стал сначала помогать ему, а потом и сам «крутить» фильмы.
После
Физик Семен Николаевич Ванюшкин часами засиживался после уроков, собирая с нами приемники или усилители для школьного радиоузла.
Отцовский велосипед был предметом постоянного моего восхищения и со временем превратился в спортивный снаряд для физических упражнений и тренировок.
Поэтому летом почти каждый день я проезжал около ста километров на велосипеде, совершая выдуманный мною маршрут или выполняя поручения матери. Сходить в ларек за хлебом было делом нескольких минут, но я садился на велосипед и отправлялся в тридцатикилометровый путь по пересеченной местности до соседней железнодорожной станции Гордеево. Чтобы набрать «сотню», я на «минуточку» заворачивал к деду в «Майское утро» за тридцать пять километров.
В летнюю пору дорога в «Майское утро» была просто очаровательной. И многое мне было памятно на этой дороге еще с детства, когда отец на этом же велосипеде возил меня к деду и бабушке, приладив сиденье у руля, из старого ремня смастерив стремена. Неглубокие лощины чередовались с логами, рощицы и колки сменялись сосновым бором и широкими колхозными пашнями. Десятиминутный отдых я любил устраивать в густой березовой роще, словно омытой желтым заливом пшеницы. Налетит ветерок - и понесутся волны колосьев на приступ бело-зеленого строя. Березы негодуют, шумят кудрявыми шапками, но непоколебимо стоят единым строем. Стоят гордые, чистые, свежие и необыкновенно красивые. Уголок этот возникает в моей памяти всегда, когда вспоминаю о родных местах...
Все картины детства проходили чередой в моей памяти, пока я с волнением подъезжал к «родным пенатам». Да, не сразу узнаешь «полноводную и широкую» реку Бобровку, озеро посреди села, в детстве казавшееся чуть ли не морем. А теперь, оказывается, можно не только видеть противоположный берег, но даже и беседовать с «соседом-рыбаком» на том берегу, что, правда, не одобряют мальчишки, так как разговор все-таки получается громким, а это не способствует удачной рыбалке, как они единогласно утверждают.
Дом с высоким крыльцом, на котором много было когда-то коварных ступенек, оказывается не столь уж и большим, а все ступеньки можно преодолеть в два средних шага. В комнатах с некогда высокими потолками приходится быть осторожным, чтобы не зацепить головой электрическую лампочку, не набить шишку о притолоку.
И охватывает особая, ни с чем не сравнимая грусть о невозвратимых годах детства, о счастливой, беззаботной поре жизни человеческой, о предках твоих, давших тебе жизнь, отдавших тебе все лучшее души своей, что они накопили, сберегли в ней за годы своей жизни и щедро, искренне и бескорыстно отдавали тебе с одной-единственной целью - чтобы ты пошел дальше их по сложному пути жизни, узнал больше, чем смогли узнать они, чтобы в конце своего пути они могли насладить свой слух хорошей молвой о видах на урожай от всходов, которые они так лелеяли, которым отдали все лучшие годы своей жизни.