Голубая роза. Том 1
Шрифт:
— Ты, дерьмо! — закричала его сестра.
Джерри отнял руку от лица и двинулся на Тома. Кровь из разбитого носа стекала на его футболку.
— Нэппи! Робби! Хватайте его! — кричал Джерри.
Том перестал вдруг пятиться назад. Он разозлился настолько, что готов был сразиться со всей компанией. Он сжал руки в кулаки и тут увидел, что в глазах Джерри забрезжило сомнение. Он снова ударил, почти не целясь, и на этот раз удар пришелся на адамово яблоко Джерри. Тот упал на колени.
Толстый парень с закатанными джинсами, быстро бежал к ним через улицу, доставая на ходу нож. У худого мальчишки тоже был нож с длинным узким лезвием, в котором отражалось низкое предзакатное солнце. Том отпрыгнул назад, повернувшись в воздухе, и побежал.
Сзади послышались удивленные вопли. Когда Том
Мир по ту сторону этого...
Тому удалось набрать скорость. Парни за его спиной кричали, чтобы он остановился: они, мол, не причинят ему вреда, только поговорят с ним, пусть посмотрит, они уже убрали ножи, и можно поговорить спокойно.
Так в чем же дело, почему он не останавливается? Или он слишком испуган, чтобы поговорить с ними?
Оглянувшись, Том с удивлением обнаружил, что тощий парень стоит посреди улицы и злорадно ухмыляется. Но толстый мальчишка в закатанных джинсах продолжал преследовать его. Человек, в котором Том без труда узнал нарушителя спокойствия, кидавшего камнями в их дом, сошел со ступенек и направился к своему сыну, которого Том не мог видеть за фигурой бегущего парня. Толстый парень бежал в его сторону, по-прежнему размахивая ножом, и вид у него был не слишком дружелюбный. Огромный живот мальчишки колыхался при каждом шаге, глаза превратились в две узкие щели, и он так сильно вспотел, что капли пота разлетались вокруг его разгоряченного лба. Тут тощий мальчишка тоже бросился бежать, быстро догоняя своего приятеля и приближаясь к Тому.
Солнце садилось, и воздух успел окраситься в пурпурно-алый цвет. Добежав до следующего угла, Том вдруг со всей ясностью увидел белую надпись на табличке с названием — «улица Ауэр». Слово поразило его полным отсутствием значения.
Ауэр.
Наш.
Час [1] .
5
Том свернул за угол и увидел впереди движущийся поток на Калле Бурле. Облако пыли над дорогой было теперь темно-бордовым. Фары машин, фонари на велосипедах и повозках плыли в воздухе, подобно стайке светлячков. Вдруг послышалось жалобное конское ржание.
1
Слова «our» — наш, «hour» — час и название улицы — «Auer» звучат по-английски одинаково.
Один из преследователей Тома уже завернул за угол, а за ним, гораздо быстрее, чем ожидал Том, показался второй. Тощий мальчишка обогнал толстого и был теперь всего в пятнадцати ярдах сзади. Он бежал, высоко поднимая ноги и руки, в одной из которых сверкал нож. Расстояние между ними быстро сокращалось. Мальчишка был настолько уверен, что догонит Тома, что позволил себе притвориться, будто его сбивает с ног ветер и на несколько секунд остановиться. Высокомерие его пугало Тома даже больше, чем блестящее лезвие ножа — казалось, парень считает себя абсолютно непобедимым. Он вот-вот догонит Тома, и к тому времени успеет стемнеть уже ровно настолько, что люди, выглядывающие из окон, чтобы понять, что означает вся эта беготня, не смогут разглядеть, что произойдет дальше.
У Тома закололо в боку.
На Углу улицы Ауэр и Калле Бурле ему придется выбирать, куда повернуть, но в любом случае тощий мальчишка обязательно его догонит. Звук его шагов раздавался так близко, что Тому страшно было оглянуться. Он не успел решить, куда лучше свернуть, и, добежав до угла, побежал дальше, вперед.
Вытянув вперед руки, он полетел с тротуара в самую гущу движущегося потока. Вокруг гудели машины, какой-то мужчина кричал что-то неразборчивое. Преследователь Тома, успевший выбежать на перекресток, тоже закричал. Том увернулся от заднего колеса велосипеда и успел увидеть, что сзади на него надвигается лошадь. Еще один велосипедист, ехавший прямо на него, сумел отклонить свой велосипед, словно циркач во время представления, но не успел выровнять его, и упал,
Том знал, что машина вот-вот собьет его, но все равно не мог двигаться. Он не мог даже дышать. Фары становились все больше, расстояние между Томом и машиной сокращалось. По телу его словно пропустили холодную волну электрического тока. Он мог только стоять и смотреть, как машина подъезжает все ближе и ближе, пока она наконец не ударила его.
И когда машина ударила его, с Томом начали происходить события, которых невозможно было избежать.
Волна тупой боли захлестнула его в тот самый момент, когда колесо машины врезалось в его ногу, сломав головку бедра и тазовые кости. Голова его разбилась о решетку, и глаза стала заливать кровь. Он тут же потерял сознание, тело его повисло на секунду на решетке и начало медленно сползать вниз. Еще две-три минуты оно висело на колесе, пока машина крутилась среди падающих велосипедов и шарахающихся лошадей. Плечо его треснуло, а сломанная кость правой ноги вылезла наружу, прорезав мышцы и кожу, словно острый поварской нож. Только через пятьдесят футов машина смогла наконец остановиться, а испуганные кони успели либо успокоиться, либо убежать. Тело Тома сползло с бампера на землю.
Содержимое его желудка и мочевого пузыря непроизвольно вылилось наружу.
Водитель открыл дверцу и выпрыгнул из машины. И в какую-то долю секунды, пока водитель с перекошенным от ужаса лицом добежал до передней части машины, с Томом Пасмором произошло еще одно событие, самое неизбежное из всего, что случилось за последние шестьдесят секунд. Сердце его остановилось, не выдержав волны боли и шока, и Том умер.
Часть вторая
Ранняя скорбь
6
Том почувствовал небывалую легкость и ощущение полной гармонии и понял, что не испытывает больше боли. Какая-то сила давила его к земле, эта сила безнадежно пыталась вернуть его в тесную оболочку. Но чувство легкости и свободы от земного притяжения мягко, но неумолимо тянуло его вверх. Крючки, глаза и липкие пальцы, пытавшиеся удержать его, один за другим повисали в воздухе, словно нити. Они натягивались все туже и туже, и Том вдруг испугался, что поддастся им — на него накатила вдруг волна жгучей любви ко всему, что он покидал. Путы вдруг отпустили его с тихим, едва слышным звуком, и любовь ко всему земному охватила его с новой, небывалой силой. И, потеряв земную сущность, Том понял, что любовь — по сути то же самое, что горе и потеря.
Слезы омыли его глаза, и Том увидел, как где-то внизу люди склоняются один за другим над тем, что было когда-то его телом. Вокруг собравшихся у тела людей царила атмосфера хаоса. Покореженные велосипеды валялись на земле, точно раздавленные насекомые. Перевернутые экипажи лежали среди разорванных мешков с зерном и цементом. Лошадь пыталась подняться на ноги посреди белого облака рассыпанной муки, еще одна пыталась пробраться к свободному участку дороги. Машины с покореженными капотами, оторванными глушителями, машины с сияющими хромированными деталями, с изящными металлическими фигурками танцующих женщин на капотах стояли в беспорядке, светя фарами во все стороны. Фары освещали новых и новых людей, спешащих к месту, где лежал раздавленный мальчик, тело которого он только что покинул, и к телу того, другого человека, погибшего под колесами экипажа.