Голубая роза. Том 2
Шрифт:
– Та же машина?
– Она скрылась из виду, прежде чем я успел убедиться в этом окончательно. Но когда я искал в компьютере «Элви холдингс», решил выяснить также, кто владелец «Зеленой женщины».
– Только не говори мне, что это Уильям Фрицманн.
– "Элви холдингс" купила помещение бара в восьмидесятом году.
– Так, значит, все-таки Фрицманн. – Джон поставил стакан на стол, поглядел на меня, снова на стакан, затем поднял его и поставил на ладонь, словно взвешивая. – Так ты думаешь, что Эйприл убили из-за этого чертова «исторического проекта»?
– Она говорила с тобой об этом?
Джон покачал головой.
– Честно
– Алан знал, что это как-то связано с преступлением.
– Да? – Джон явно пытался вспомнить наш разговор в машине. – Ну что ж, с отцом она, видимо, разговаривала больше, чем со мной.
– С ним больше, чем с тобой?
– Ну, меня очень злили эти проекты Эйприл. – Джон заколебался, словно прикидывая, как много стоит говорить. Затем он встал и принялся заправлять рубашку под ремень брюк. Поправил ремень. Эти лихорадочные маневры не могли скрыть, что Джону не по себе. Наклонившись, он взял со стола стакан. – Эти проекты действовали мне на нервы. Я не понимал, почему надо отрывать время от семьи на всю эту галиматью, за которую ей никто не платит.
– Ты знаешь, как и когда она впервые заинтересовалась убийствами «Голубой розы»?
Джон нахмурился, глядя в пустой стакан.
– Нет.
– А что ей удалось узнать?
– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Монро и Уилер унесли папку, где об этом написано, вместе со всеми остальными. – Джон тяжело вздохнул. – Подожди. Я сделаю себе еще выпить. – Сделав несколько шагов в сторону кухни, Джон обернулся. – Не подумай – у нас были хорошие отношения. Я просто хотел, чтобы Эйприл проводила больше времени дома. Но мы не ссорились. То есть, мы конечно спорили. Мне не хотелось говорить об этом при полицейских. И при родителях. Им не обязательно знать, что мы не всегда бывали счастливы друг с другом.
– Понимаю, – кивнул я.
Джон сделал еще шаг вперед, помахивая пустым стаканом.
– Знаешь, чего стоит собрать коллекцию вроде нашей? Когда у Эйприл случалось затишье в делах, она садилась на самолет и летела в Париж охотиться за очередным полотном. Так уж ее вырастили – для маленькой Эйприл Брукнер не было ничего невозможного – нет, сэр, – Эйприл Брукнер могла делать все, что придет в ее хорошенькую головку.
– И ты злился на нее за то, что она оставляла тебя?
– Ты ничего не понял, – повернувшись на каблуках, Джон направился в кухню. Я услышал звук льющейся жидкости, падающего в стакан льда, захлопывающегося холодильника. Джон вернулся в комнату и остановился на том же самом месте, на каком стоял, согнув в локте руку со стаканом. – Иногда с Эйприл было очень трудно жить. Что-то в ней было не так, словно отсутствовало равновесие.
Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.
– Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?
Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.
– И
– Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.
– Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.
Джон нахмурился.
– Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.
Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.
– Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.
– То же можно сказать про каждого из нас.
– Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.
– И что же это было?
– Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.
3
Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.
– Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.
– И тебе даже казалось, что ты близок к этому?
Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.
– Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?
– Нет.
И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.
– Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.
Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.
– Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.