Голубая роза. Том 2
Шрифт:
Прижав правую руку к животу, «Зовите меня просто Джойс» махнула левой в сторону коридора. Джон встал рядом с ней, и они вместе двинулись в эту сторону. Из стереоколонок донеслись звуки органной музыки. Алан шел по коридору, словно лунатик, Ральф гордо шествовал рядом.
– Так значит, человек рождается снова и снова? – продолжал расспрашивать он. – А какова расплата?
Я не слышал, что пробормотал в ответ Алан, но вопрос Ральфа вернул его к действительности, старик поднял голову и пошел побыстрее.
– А я и не знала, что вы один
– Это было совсем недавнее повышение, – ответил я.
– Мы с Ральфом гордимся вами, – Марджори похлопала меня по руке. Мы вошли вслед за другими в огромный зал, наполненный мягким неярким светом и звуками органа. По обе стороны главного прохода, ведущего к подиуму, заставленному венками и вазами с цветами, стояли ряды складных стульев. На платформе за подиумом лежал на покрытом черным сукном столе отполированный бронзовый гроб. Крышка гроба была сдвинута, открывая белое изголовье, на котором покоилась голова Эйприл Рэнсом.
– Ваши брошюры лежат вон там, – «Зовите меня просто Джойс» махнула рукой в сторону стоявшего у стены прямоугольного стола из красного дерева, на котором были кувшин с водой, пластиковые стаканчики и сложенные стопочкой желтые брошюрки.
Все присутствовавшие, кроме Алана Брукнера, оторвали взгляд от Эйприл Рэнсом и посмотрели на желтые книжечки.
– Мы обычно рекомендуем «Хотя я иду по равнине».
Алан продолжал смотреть на тело своей дочери.
– Она выглядит прекрасно даже с этого места, – сказала Джойс и потянула Алана за собой. Джои пошел за ними, все остальные следом. Джойс подвела Алана к гробу, мы все встали вокруг.
Вблизи гроб Эйприл казался большим, как лодка. Тело ее было открыто до талии, на которой лежали сложенные крест-накрест руки. Джойс Брофи наклонилась поближе и расправила складочку на белом жакете Эйприл. Когда она выпрямилась, Алан Брукнер склонился над гробом и поцеловал дочь в холодный лоб.
– Если вам, ребята, что-то понадобится, я буду внизу, в офисе, – сказала Джойс, повернулась и пошла к выходу. Только сейчас я заметил, что на ногах ее были надеты грязные стоптанные кроссовки.
«Зовите меня просто Джойс» явно перестаралась и намазала губы Эйприл слишком яркой помадой. Щеки ее также покрывал неестественный румянец. Белокурые волосы были уложены так, чтобы скрыть шрамы от вскрытия. Смерть искривила морщинки вокруг губ и глаз Эйприл. Она выглядела, словно пустой дом.
– Ну разве не красиво, Джон? – сказала Марджори Рэнсом.
– Хм-хм, – пробормотал Джон.
Алан коснулся напудренной щеки Эйприл.
– Бедная моя девочка, – сказал он.
– Все это так... ужасно, – сказал Ральф.
Алан отошел от гроба и двинулся к первому ряду складных стульев.
Рэнсомы сели слева. Ральф скрестил руки на груди, и я сразу понял, от кого унаследовал этот жест Джон Рэнсом.
Джон уселся через стул от своей матери и через два – от меня. Алан сидел с другой стороны ряда, внимательно изучая
Несколько минут мы молча прислушивались к неподвижно висящей в воздухе органной музыке.
Я вспомнил описание похорон моей сестры. Пришедшие оплакать Эйприл Андерхилл собрались в часовне Холи-Сепульхры. По словам моей матери, она выглядела «красивой и умиротворенной». Моя живая сестренка, которая была такой жизнерадостной и все же иногда пронзительно печальной, с ее непослушными волосами, с вечным хлопаньем дверью, ненавистью к скуке, была опустошена настолько, что выглядела умиротворенной? В таком случае она оставила все мне, передала в мои руки.
Мне хотелось разорвать прошлое на части, расчленить его на окровавленном столе.
Я встал и прошел в дальний конец зала. Затем достал из кармана брошюрку и стал читать слова на обложке.
Хотя я иду по Долине теней и смерти,
Я не стану бояться зла~
Я снова сел на стул в последнем ряду.
Ральф Рэнсом встал, прошептал что-то жене, похлопал по плечу сына и направился в дальний левый угол часовни. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было говорить не повышая голоса, Ральф сказал: «Хей!», словно только сейчас заметил, что я перебрался в последний ряд.
Затем он махнул рукой в сторону стола с кувшином и брошюрками, в дальнем конце которого стоял кофейный автомат.
– Как вы думаете, в этой штуке есть кофе?
Но на самом деле Ральф хотел задать мне вовсе не этот вопрос.
Мы подошли к столу. Кофе практически не имел вкуса. Несколько минут мы стояли в конце зала, наблюдая, как трое других смотрят или не смотрят на Эйприл Рэнсом, покоящуюся в огромной бронзовой лодке.
– Мне сказали, вы знали моего мальчика во Вьетнаме, – начал Ральф.
– Мы встречались там несколько, раз.
Теперь он мог наконец-то задать свой вопрос. Глядя на меня поверх пластикового стаканчика, Ральф сделал большой глоток и поморщился – кофе был горячим.
– А сами вы случайно не из Миллхейвена, профессор Андерхилл?
– Пожалуйста, – сказал я, – зовите меня просто Тим.
Я улыбнулся ему, и Ральф улыбнулся в ответ.
– Так вы – мальчик из Миллхейвена, Тим?
– Я вырос примерно в квартале от отеля «Сент Элвин».
– Так вы – сын Эла Андерхилла. Господи, ведь я знал, что вы напоминаете мне кого-то, и, когда мы ехали в машине, понял наконец, кого – Эла Андерхилла. Вы похожи на него.
– Да, немного.
Он посмотрел на меня, словно измеряя дистанцию между мной и отцом, и покачал головой.
– Эл Андерхилл. Я не думал о нем уже лет сорок. Думаю, вызнаете, что Эл работал на меня, когда я владел отелем «Сент Элвин».
– После того, как Джон сказал мне, что когда-то вы были владельцем отеля, я понял, что так оно и было.
– Нам очень не хотелось отпускать его. Я знал, что у него семья.
Я знал, через что ему пришлось пройти. Если бы он мог бросить пить, все было бы совсем по-другому.