Голубая звезда
Шрифт:
– Вы могли бы совсем избавиться от этой роли, и если вы действительно меня любите, то тревогу вам придется испытать все равно, независимо от того, замужем вы за мной или нет.
– Возможно, но, по крайней мере, никто не будет говорить, что я принесла вам несчастье. И, кроме того, став вашей женой, я буду чувствовать себя обязанной страдать, а с вами мне не хочется переживать ничего, кроме счастья.
28 июня 1914 года, в то время как эрцгерцог Франц-Фердинанд, наследник австро-венгерского престола, и его супруга были сражены пулями Гаврилы Принципа, Дианора и Альдо совершали лодочную прогулку по озеру. Страстная поклонница Стендаля, молодая женщина любила отождествлять
– Для такой роли у вас не тот возраст, – с иронией говорил он, – да и я не могу соперничать с юным Фабрицио... который, кстати, никогда не был любовником Сансеверины! К ее большому сожалению! А я – твой, моя красавица, принадлежу тебе и чрезвычайно влюблен. Вот почему я с сожалением вспоминаю о Сорренто, где мы не слишком предавались романтическим грезам любви, чтобы все не кончилось плохо...
– Все имеет свой конец...
– Я не хочу слышать этого слова, когда речь идет о нашей любви... и мне очень жаль, что вы захотели покинуть Сорренто, предпочтя ему это великолепное, но навевающее легкую меланхолию озеро... Я предпочел бы видеть вас в лучах солнца, в одежде из одних волос!
– Какой варвар! А я-то хотела угодить вам...
В течение всей прогулки она не позволила ему приблизиться к себе. Он не настаивал: подобные капризы, разжигающие желание, иногда были ей необходимы, и Альдо охотно терпел их, зная, что награда окажется соразмерной искушению, которому он стоически противился.
Так случилось и в ту ночь. Дианора отдавалась неистово, как никогда, без передышки требуя все новых ласк, будто никак не могла насытиться любовью. Быть может, догадываясь, что их волшебные часы уже сочтены, молодая женщина хотела просто подарить своему возлюбленному незабываемое воспоминание, но Альдо не знал этого или не хотел знать.
И действительно, утром слуга сообщил им о трагедии в Сараево. Дианора сразу приказала уложить свои вещи.
– Я немедленно должна вернуться в Данию, – объяснила она Морозини, удивленному столь поспешно принятым решением... – Король Христиан, надеюсь, сумеет сохранить наш нейтралитет, но, в любом случае, там я буду в большей безопасности, нежели в Италии, где на меня всегда смотрели как на иностранку, которую неплохо было бы уличить в шпионаже.
– Не говорите глупостей! Станьте моей женой, и вы будете защищены от всего.
– Даже когда вы окажетесь далеко?.. Ведь это война, Альдо, не обманывайте себя! И я предпочитаю жить рядом со своими, поэтому должна проститься с вами прямо сейчас. Помните о том, что я вас очень любила!
– Значит, вы меня больше не любите? – спросил задетый за живое Альдо.
– Люблю, но, по правде говоря, это больше не имеет значения.
Увернувшись от поцелуя, который он надеялся сорвать с ее губ, Дианора легонько оттолкнула его, ограничившись протянутой рукой; он хотел было удержать ее, но Дианора отдернула ладонь.
– Так будет лучше! – сказала она со слегка натянутой улыбкой, которая ему не понравилась. – На этом месте круг замыкается, ведь именно так все началось в доме леди Грей. С того момента мы не расставались, и мне приятно, что наше прощание происходит так же элегантно...
Она прикрыла светлой замшей перчатки след поцелуя Альдо, затем, отказавшись от предложения Альдо сопровождать ее и помахав напоследок рукой, села в машину, которая должна была доставить ее в Милан. И больше ни разу не обернулась. Облачко пыли под голубым корпусом автомобиля стало последним воспоминанием Морозини о его возлюбленной. Она ушла из
– Нужно довериться судьбе, – заявила она. – Иногда время возвращается...
– Таков был девиз Лоренцо Великолепного, – заметил Альдо. – Но только итальянка может верить в это. Вы – нет!
Хотя Дианора сочла их прощание элегантным, такой способ расставания глубоко ранил Морозини, задев его сердечные чувства и мужскую гордость. До Дианоры у него было немало любовных связей, но для Альдо они никогда не имели последствий. Всегда заканчивались по его собственной инициативе, но не резко; как правило, разрыв выглядел вполне утешительным для заинтересованной дамы, ибо Морозини обладал своего рода талантом превращать любовные отношения в дружеские.
На этот раз все получилось совсем иначе. Альдо оказался рабом столь пленительного воспоминания, что оно проникло в каждую его клеточку и не изгладилось за четыре года войны. Когда он вспоминал о Дианоре, его охватывало желание и вместе с тем ярость, жажда мщения; он особенно распалялся оттого, что осторожная Дания, хотя и сохранявшая нейтралитет, оказывала помощь Германии. Морозини горел нетерпением увидеть бывшую любовницу, прекрасно понимая, что это невозможно. Позади было слишком много смертей и руин! Ужасная стена ненависти выросла теперь между ними...
Воспоминание об этой любви лишь на несколько мгновений отвлекло Морозини – ровно на столько времени, сколько понадобилось, чтобы покинуть кухню под встревоженным взглядом Чечины и вернуться в вестибюль. Там его вниманием снова завладела немного торжественная, но спокойная и утешительная красота дома. Образ Дианоры отступил: она никогда не переступала порога дворца.
Взглядом и рукой он погладил отливающие золотом бронзовые фонари, старинные реликвии с галеры, которой командовал один из Морозини в битве при Лепанте. Когда-то в праздничные вечера их зажигали, и в свете этих фонарей сверкал разноцветный мрамор плиточного пола, отливали золотом освещенные балки потолка, который невозможно было увидеть, не откинув назад голову. Альдо медленно поднялся по широкой лестнице, перила которой были отполированы руками стольких людей, поднимавшихся в portego, длинную галерею-музей; такие галереи составляли гордость многих венецианских дворцов.
Галерея Морозини отличалась морской спецификой. Вдоль стены, увешанной портретами, в основном принадлежавшими кисти знаменитых художников, стояли украшенные гербами деревянные скамьи, чередующиеся со столиками из порфира, на которых в стеклянных клетках стояли модели каравелл с раздутыми парусами, карак [3] , галер и других кораблей Светлейшей Республики [4] . На полотнах были изображены люди, неизменно облаченные в роскошные одежды; эти фигуры образовывали своего рода кортеж вокруг самого величественного портрета, представляющего дожа в латах и красной мантии, с золотым рогом на голове и гордым выражением глаз – Франческо Морозини, прозванного Пелопоннесцем, морского генерала, принимавшего участие в четырех кампаниях против турок; он умер в 1694 году в Навплии, когда уже стал главнокомандующим венецианского флота.
3
португальское судно
4
Венецианская Республика